Поза політикою
В послевоенном Париже талантливый литератор Артур Кестлер познакомился с талантливым философом Жаном-Полем Сартром и талантливой писательницей Симоной де Бовуар.
Одно время трех интеллектуалов связывала близкая дружба. Но автор "Слепящей тьмы" считал сталинизм абсолютным злом, а Сартр и его спутница придерживались левых взглядов и симпатизировали Советскому Союзу. И в конце концов Кестлер порвал с обаятельной парой.
Объясняя этот разрыв, он напишет: "Я считал и до сих пор считаю, что дружба может быть шире политики. Но не тогда, когда "политика" означает преданность тоталитарной идеологии, нацистской либо сталинистской.
Здесь проходит рубеж, чего Сартры, при всей их утонченности, никогда не понимали".
Современному украинцу эта ситуация знакома и близка. "Дружба вне политики". "Искусство вне политики". "Спорт вне политики".
На словах все это звучит красиво и правильно. Но потом оказывается, что "политика" означает поддержку военной агрессии, восхваление тирании, одобрение массовых убийств.
И друг перестает быть другом, искусство – искусством, спорт – спортом. А люди, оставшиеся "вне политики", вызывают негодование, недоумение и горечь.
Миллионы зарубежных и украинских любителей футбола ждут чемпионат мира в РФ, и активная часть нашего общества возмущена.
Как они не понимают? Как они смогут наслаждаться кремлевским спортивным праздником? После аннексии Крыма, после развязанной войны, после сбитого "Боинга", после Сирии, после вероломства российских спецслужб, после стольких смертей?..
Рубеж, описанный Артуром Кестлером, существует всегда. Всегда есть граница, за которой "политика" приобретает новый смысл, исключающий лояльное отношение к чужим взглядам и вкусам.
Проблема в том, что этот рубеж сугубо индивидуален. У каждого он свой.
Эмигрант, покинувший Германию в 1933-м, не мог согласиться с тем, что Берлинская Олимпиада – это просто спорт, а фильмы Лени Рифеншталь или Файта Харлана – просто творчество.
Читайте також
Но миллионы европейцев и американцев рассматривали немецкие спортивные достижения и немецкий кинематограф в отрыве от правящего нацистского режима.
Одни из них изменили свою позицию после шокирующей "Хрустальной ночи". Другие – с началом Второй мировой. А третьи – уже после войны, когда стали известны ужасающие подробности Холокоста.
Когда кто-либо утверждает, что "дружба вне политики", "искусство вне политики" или "спорт вне политики", это означает лишь одно: в настоящий момент не преодолен его индивидуальный болевой порог. Не пересечен его личный рубеж, за которым "политика" меняет свое значение.
И в большинстве случаев такому человеку очень трудно оценить чужие чувства. Чужая непримиримость представляется ему необоснованной и абсурдной.
Когда-то подобных тонкостей не понимал даже будущий нобелевский лауреат Сартр – чего же ждать от обычного телезрителя, обычного слушателя попсы или обычного футбольного болельщика?
Бывают ситуации, когда граница "политики" смещается сразу для миллионов людей. Как правило, классическая война выравнивает индивидуальные пороги чувствительности.
Проблематично оставаться "вне политики", когда твою страну бомбят, и вражеская авиабомба может угодить в любой дом.
Тяжело быть "вне политики", когда практически в каждой семье есть отцы, мужья, сыновья, сидящие в окопах под вражеским огнем. Но гибридный конфликт низкой интенсивности – совершенно другое дело.
И наивно ожидать, что украино-российское противостояние породит эффект, сравнимый с эффектом Второй мировой.
Особенность сегодняшней Украины – огромный разброс индивидуальных границ "политики". Одна часть нашего общества вовлечена в войну физически, эмоционально и морально.
Эти люди уже никогда не приравняют к обычной "политике" выживание страны, потерю родной земли, гибель друзей и собственную боль. Но для другой части общества война осталась чем-то далеким и не затронувшим личный болевой порог.
Все события последних четырех лет укладываются в рамки отвлеченной "политики". Такой же политики, как очередные президентские выборы или переговоры США с Северной Кореей. Той самой политики, которая не должна мешать дружбе, шоу-бизнесу или спорту.
Такая разница в восприятии происходящего, контраст между "Не забудем, не простим!" и "Я вне политики" угнетает многих из нас. Возникает естественное побуждение – все-таки достучаться до равнодушных соотечественников. Передать им свою боль. Найти для этого нужные слова.
Что ж, попытка не пытка – в том числе попытка пробудить чужую эмпатию. Но стоит честно признать, что шансы на успех невелики.
Мы нередко используем гневную формулировку "на пятом году войны". Подразумевается, что чем дольше длится война, тем неестественнее выглядит чья-то аполитичность.
Хотя в действительности все наоборот: сегодня равнодушному украинцу намного легче оставаться "вне политики", чем четыре года назад.
Если чей-то болевой порог выдержал испытание 2014 годом, то сейчас рассчитывать на его эмпатию тем более сложно.
Кого не потрясла первая аннексия в послевоенной истории Европы, того не потрясут и нынешние кремлевские акции.
Кого не задел за живое Иловайск, того не заденут Бабченко или Сенцов.
Кого не зацепили "киборги" в Донецком аэропорту, того не зацепят и свежие сводки из прифронтовой зоны. К сожалению, это так.
Очень часто возникает и другое побуждение: перевоспитать аполитичных сограждан с помощью государственного насилия. Принудить их к сопереживанию. Заставить их чувствовать то же, что чувствуешь ты. И это уже не малоперспективный, а просто тупиковый путь.
Если призывы к эмпатии срабатывают редко, то принуждение к эмпатии не срабатывает никогда. Сочувствие, скорбь, солидарность не рождаются из-под палки.
Украинцу, находящемуся "вне политики", можно отравить жизнь, отобрать у него привычные радости, лишить любимых развлечений – но это не заставит его задуматься о жертвах российской агрессии и враждебной сущности РФ.
Да, действуя очень жестко и напористо, вы пробьете болевой порог соотечественника, и его аполитичность будет поколеблена. Но жертвой он станет считать себя. А врагом – вас.
Михаил Дубинянский
