Наша послевоенная норма
Я помню очередь в киевский военкомат в феврале 2022 года.
В ней стояли все. Молодые и старые, парни и девчонки, люди с деньгами и те, кто привык экономить. Настоящей драмой для многих становилась фраза "Мест больше нет, оставьте номер, мы вам позвоним". В тот момент служба в армии из обязанности превратилась в привилегию и люди были готовы давать взятки за то, чтобы попасть в ЗСУ. На пике комплектования в киевской бригаде ТрО служило двадцать тысяч человек – и мы были восемнадцатой ротой нашего батальона.
С тех пор прошло девятнадцать месяцев. И в стране нарастает неизбежное напряжение между теми, кто в армии, и теми, кто не там. Причина проста: мобилизация в нынешней фазе войны выглядит бессрочной.
Армия продолжает быть главным объектом доверия в стране, а война остается основной тканью повседневности. Но люди, которым выпало быть "тонкой пиксельной линией" между тылом и врагом, ощущают себя в двусмысленной ситуации.
С одной стороны, они – безусловная элита общества. Носители самого большого социального капитала в стране. Представители наиболее важной профессии в современной Украине.
С другой стороны, их билет в армию не имеет обратной даты. Каждому из них выпало служить "до победы". Даже плановые ротации случаются в жизни не каждого подразделения, а о новых масштабных волнах мобилизации, позволяющих отпустить домой уже отслуживших, речь пока не идет.
Социология мало способна сказать стране о ее новой линии водораздела. Последнее исследование говорит о том, что большинство украинцев считают признаками патриотизма "донатить и волонтерить" (46%), "говорить на украинском" (45%), а "служба в армии" заняла третье место (33%). Но можно предположить, что респонденты, отвечая на вопросы социологов, называли те признаки, под которые попадают они сами. И если человек не служит, но донатит – то этот критерий для него будет важен, поскольку позволит причислить себя к патриотам. Если спросят того, у кого в армии близкий родственник, то служба в армии, вероятно, будет названа в первую очередь.
Факт остается фактом – очереди в военкомат остались в прошлом. Сложно сказать, возможны ли они в нынешних условиях. Февраль 22-го был месяцем шока. Месяцем слома и очевидной несправедливости. Эта очевидность требовала реакции – и сотни тысяч людей отреагировали на нее, взяв в руки оружие. Не все, кто остался в тылу, прячутся от военкома, но абсолютное большинство из оставшихся вряд ли готово становиться добровольцами, предпочитая фатализм. "Призовут – пойду, не призовут – не пойду".
Впрочем, даже если бы эти очереди были – они вряд ли бы означали автоматическую демобилизацию уже служащих. Прежние АТО-шные 14 месяцев службы воспринимаются сегодня как теплый ламповый отзвук "войны низкой интенсивности". Пока Россия продолжает скрытую мобилизацию – вряд ли Украина решит сокращать свою армию.
Вдобавок, мы не знаем темпов нынешней плановой мобилизации. Не знаем, сколько людей ежемесячно пополняют Силы обороны страны. Вероятно, этот процесс идет, но при этом никак не влияет на солдатскую оптику, потому что "домобилизация" не сопровождается демобилизацией. А это значит, что уже сегодня разговор о службе в армии обречен превращаться в дискуссию о справедливости.
Те, от кого зависит тыловой комфорт, живут в наиболее некомфортных условиях. Те, благодаря кому страна выжила, платят за это собственными жизнями. Те, кто в армии – отдают непропорционально много, а потому имеют право рассчитывать на вознаграждение – если не материальное, то уж точно моральное. И самые сильные эмоции вызывают те, кто пытаются в этот момент продвигать противоположную этику. Все те, кто рассказывают об "армейском рабстве", обесценивают людей в форме и живут по формуле "обезопась себя за чужой счет".
Речь обо всех, кто торпедирует мобилизацию в Украине. Юристы, рекламирующие профильные услуги. Медики, обещающие "белый билет". Перевозчики, готовые контрабандой вывезти человека за рубеж.
Администраторы "пацифистских" телеграм-каналов. Блогеры, твердящие о неконституционности происходящего. Люди, рассказывающие о лазейках на границе. Пока одни закрывают пробоины собой – другие пытаются расковырять новые в надежде заработать.
Особенность в том, что срыв мобилизации – это ключевая задача, которую решает воюющая сторона. Украинское ИПСО помогает косить от армии российским призывникам. Российское – действует точно так же в Украине. Любой, кто сегодня публично агитирует против мобилизации, – действует в интересах Москвы. И степень искренности говорящего не имеет ровным счетом никакого значения.
Наша война надолго. И для того, чтобы вести эту войну, Украине нужны ресурсы. Финансовые – обеспечивающие работоспособность экономики и устойчивость тыла. Нужно вооружение – без которого попытка вести войну теряет смысл. И нужны люди, которые наденут форму и будут выбивать врага с оккупированных территорий. И единственный ресурс в этом списке, который мы не можем получить от союзников – это людской. Деньги нам перечислят. Оружие поставят. Но единственные люди, способные отвоевать нашу страну, живут в Украине.
В самом широком смысле мы свидетели заочной дискуссии о правах и обязанностях. О взаимоотношениях гражданина и государства. О соотношении персональной свободы и ценности коллективного выживания.
На протяжении долгого времени было нормой концентрироваться именно на правах. Страна многими воспринималась априори как должник. Она должна была обеспечить маленькому человеку хорошую зарплату, достойную пенсию, недорогие и качественные услуги. Потолком обязанностей маленького человека считалась уплата налогов. А потом началась полномасштабная война – и очертила пропасть между "маленькими людьми" и обычными.
Обычные люди сходили в военкомат. Как минимум, для того чтобы обновить персональные данные, поставив армию в известность о собственной квалификации, месте проживания и состоянии здоровья. Никого из них не получится упрекнуть в малодушии – даже если армия в итоге решит, что в их услугах не нуждается, и повестку им так и не пришлет.
А маленькие люди стали задним числом переписывать свой социальный контракт с государством. Стали дописывать туда новые пункты и требования. И теперь выдвигают стране все новые условия, без соблюдения которых в военкомат идти они не намерены.
"Пусть сперва перестанут красть". "А почему депутаты не воюют!". "Военкомы взятки берут, а мне в армию идти?" Маленький человек поднял на знамена чужие грехи, в надежде что за ними никто не разглядит его собственные. Нет смысла обсуждать его условия, потому что это не условия, а оправдания. Маленькие люди – это люди с маленькой ответственностью. Их мучает мысль, что они равны всем остальным, и они пытаются снять с себя ответственность за собственную судьбу. А потому перекладывают эту ответственность на спешно придумываемые обстоятельства.
Мне доводилось видеть в армии самых разных людей. Механиков и айтишников. Таксистов и бизнесменов. Продавцов и учителей. Никто из них не был маленьким человеком. Потому что критерием в этом вопросе служат не деньги и не довоенная должность. Единственно возможный критерий тут – это ответственность. Та самая, которую ты либо берешь на себя, либо от которой пытаешься сбежать. В первом случае тебе не нужны оправдания. Во втором сценарии – ты из них состоишь.
Тема справедливости теперь надолго продолжит быть нашим спутником. Просто раньше мы ее измеряли капиталами – противопоставляя бедных и богатых. А теперь мы обречены измерять ее величиной персональной жертвы, принесенной стране. И потому фраза "что ты делал во время войны" будет неизбежным спутником любого спора. Персональные биографии этих лет вряд ли станут определять юридические права спорящих. Но они неизбежно будут отражаться на легитимности их позиции.
Нам выпало жить в самый субъектный период собственной истории. Одни наши современники станут памятниками, другие – улицами. Их персональные истории станут изучать в школах. Величина сопричастности общей победе будет определяться личным вкладом каждого. А те, кто сегодня выбирают стратегию "ничего не делать", станут нормой в одном-единственном случае.
Если мы проиграем войну.
Павел Казарин
