Цього року ми без раю. Великодні замітки про вкрадений рай, почуття провини і хліб вигнання

Костя рассказывал. Двадцать лет назад. Его ограбили. Влезли через окно, вынесли компьютер. Компьютер для него все. Больше у него нет ничего. Компьютер и книги. Это его персональный рай.

Рассказывал о чувствах. Это не чувство потери. Чувство проникновения. Взлома. Мерзкое. Вроде изнасилования.

Костя сидел в Харькове два месяца. Наконец выехал в Кропивницкий.

Кто вырвался – вытаскивает знакомых. Это связано с чувством вины. Это она и есть. Это становится главным делом, миссией.

Нас вытащил из Харькова К. М. – редактор глянцевого журнала, куда я писал по восемь колонок в месяц. На мартовский номер выслал в начале февраля. Номер уже не выйдет. О чем написал, не помню. О фильмах – каких? О писателе – каком? О путешествии – куда? Осталось все дома в компьютере.

С К. М. мы вечно цапались. Меня в журнале не очень любили. У меня непростой характер. Я неколлективен.

К. М. позвонил из Каменца: "Вы где? Выбирайтесь!"

Не могу. С родителями. Дом оставлять не хотят. Уехать – выписаться из рая. Даже если рай сейчас – в аду.

И через неделю: "Есть машина. Сын друзей. Ездит из Харькова в Полтаву. Раз в несколько дней. Приедет забрать к подъезду".

Выезжал через два часа. Поехали дочь, жена, теща, кошка.

Многие остаются. Многих не вытащить. Нет, и все. С ними родственники. Дальние, близкие. Которые их бросить не могут. Сами давно б уже выехали. Заложники чувства родства. И просто чувств.

Наше чувство вины, их чувство родства. Мы уговариваем, они уговаривают своих. Если уговаривать сильно – срабатывает. Не с каждым. Но кого-то еще можно спасти.

[BANNER1]Погода на телефоне – Харьков. На Полтаву переключаешься вручную. Сделать местную основной рука не поворачивается.

В Харькове дождь, здесь – солнце.

Весна. Птицы проносятся за окном, будто ракеты. Стиралка ревет, как самолет. Холодильник неожиданно бухкает. И все равно – весна. И не "русская".

В Полтаве 120 тысяч переселенцев. Официально зарегистрированных. 300 тысяч с не зарегистрированными официально. Полтавчан 276 тысяч.

В Полтаве на улицах променад. Солнце. Выданная в гуманитарке одежда. Свобода. Ни разу не бомбили.

А потом прилетело.

Потом снова.

И еще раз.

Как не хочется бежать из Полтавы. С 24 февраля это третья квартира. О четвертой и думать не хочется.

Юра говорит, что смерти не боится. Хуже всего – жить под врагом.

Хуже всего – жить у врага. Быть угнанным. Слушать его. Отвечать на вопросы. Смотреть на таких же угнанных. Глазами угнанного.

Юра – в Умани. Ездил с зятем в Харьков. Взять вещи. Окна целы, квартира цела. В дома вокруг попадало.

На обратном пути на часок – у нас в Полтаве. Повел в кафе. Будто бы нет войны.

Провожали его, завыли сирены. В Полтаве они громкие. На столбах.

Шли обратно, говорили друг другу: побывали в прошлой жизни. Как в раю. Сирены завыли снова.

Полтава от Харькова в ста пятидесяти километрах. Львов в тысяче. Одинаково безопасно. Одинаково небезопасно.

"Андрію, вітаю. Якщо Ви чи Ваша сім'я плануватимете далі на захід – у нас завжди можна буде спинитися. Тримаймося!"

"Андрей Петрович, если решитесь отправлять Лену с Надей за границу на время, то знайте, что мы поможем найти жилье у нас в Италии, в Морбеньо!"

"Андрюш, есть семья в Англии, которая приняла бы вас. Друзья друзей, тихая ферма в 2 часах от Лондона. Свободны 1 или 2 комнаты".

"Если получится, приезжайте к нам. Будем очень рады! Тут найдем вам маленькую уютную дачку с хорошим видом. Там можете отдыхать, спать, ни о чем не думать", – Арве. Из Норвегии.

"Андрей Петрович, я читаю ваш дневник на "Украинской правде". Рада тому, что знаю вас, и вспоминаю наши лекции на 2 курсе. Все не зря. И надеюсь, что мы с вами еще поговорим вживую об "Улиссе" или еще о чем-то. Именно в Харькове, в нашем университете. Если вам нужна помощь или что-то другое, дайте знать. Мы можем принять здесь в Тюрингии вашу семью, помочь с размещением и финансово".

Людочка: "Не получается вкусно. Продукты те же, что дома. Все то же самое. А пробую – не то".

[BANNER2]В XIX веке, в литературе, это называлось "горьким хлебом изгнания". Вкус слез.

Дача. Родительская. Под Новой Казачьей. В августе яблоки собирали, в сентябре.

Прошлой осенью все яблоки не привезли. Рук не хватило. Оставили до весны.

Весна. Оккупант грызет яблоки. И ни хрена не посадит, только сожрет и сожжет.

Теща с нами в Полтаве. Еле уговорили выехать. Дома у тещи рай. Как заходишь – палисадник, цветы везде. Гортензии, форзиция, астро… Я и слов таких не знаю.

Еще огородик. Грядки клубники. Огурцы вьются, как виноград. Помидоры огромные. Розовые. Мясистые. Друзья приезжали, никогда не ели таких.

Все цветет, целое лето в раю.

Сейчас самое время высаживать. Готовить рассаду. Поливать. Удобрять землю.

Теща плачет. Тихонько, чтоб мы не видели. Хочет домой.

В этом году мы без рая.

Андрей Краснящих, писатель, преподаватель