Травма холодної війни
Трамп пригласил Путина в Белый дом. Об этом рапортуют советники российского президента.
Последние четыре года любая перспектива прямых переговоров Кремля с Западом пугает украинского обывателя. В них ему чудится сговор, компромисс и "слив" Украины.
Но в том и штука, что эти страхи бессмысленны.
Бессмысленны, а не беспочвенны. Москва и правда бы хотела договориться с Вашингтоном и Брюсселем. Это желание может даже быть взаимным. Но компромисс между Россией и Западом попросту невозможен.
Вся проблема – в разных картинках реальности.
Значительная часть российской элиты убеждена, что Москва не проигрывала "холодную войну". По их мнению, разделение Союза произошло не столько из-за краха советской модели, не выдержавшей противостояния с западной, сколько из-за того, что Кремль добровольно согласился присоединиться к клубу западных игроков.
По их мнению, Россия в одностороннем порядке решила снять висевшую над миром угрозу ядерной войны. А потому, в их мироощущении, Москва не проигрывала противостояние – она добровольно согласилась пойти на компромисс и была предана.
Предана тем, что ей не досталось места в "мировом президиуме". Тем, что ее право на собственную "зону влияния" подвергалось сомнению. Тем, что ее держали в дипломатическом предбаннике, не пуская за общий стол с ключевыми игроками.
По сути, Россия ведет себя так, будто СССР и не распадался. Будто он всего лишь переформатировался, но отношения по линии "колонии-метрополия" остались в прежнем виде. И речь сейчас именно о той реальности, которая царит в головах обитателей Кремля. Той самой, что объясняет логику их речей и действий.
А для Запада подобный подход выглядит нелепо. Потому что у него совершенно иная картинка того, что случилось в 1991 году.
Читайте такожЕвропа и США воспринимают крах Советского Союза именно как поражение Москвы в "холодной войне". Как итог схватки двух моделей, одна из которых сошла с дистанции, не выдержав конкуренции. Как крах самого права Кремля на то, чтобы считаться альтернативой и ровней.
И эта разница взглядов рождает непреодолимое противоречие.
Принадлежность к клубу победителей и к клубу проигравших дает разные полномочия. Проигравший теряет стартовые позиции, опускается в рейтинге и начинает все нарабатывать с нуля. Победитель свою позицию сохраняет и даже усиливает.
Российская элита убеждена, что ее влияние на соседние страны – это естественное право, дарственная от истории. А для остального мира такой подход непонятен и неестественнен. Все равно что призывы проигравшего боксера вернуть ему чемпионский пояс.
Когда Барак Обама описывал Россию как региональное крупное сырьевое государство – он не пытался кого-то обидеть. Он всего лишь описывал западный консенсус в отношении Москвы. Потому что для Запада тот факт, что Кремль не альтернатива Вашингтону – это аксиома.
Москва обречена предлагать Западу новую "ялтинскую конференцию" – потому что видит себя в роли СССР. А Запад обречен недоуменно пожимать плечами – потому что видит перед собой страну, которая продает нефть и газ, а на вырученные деньги покупает все остальное.
Кремль убежден, что Запад хочет Россию разделить и разрушить – потому что считает себя глобальной цивилизационной альтернативой. А Запад видит в РФ привлекательный рынок сбыта и искренне не понимает, зачем его нужно разваливать.
Зачем побеждать?
Зачем дробить?
Что потом делать с новыми государствами, на территории которых окажутся ядерные заряды?
Кому нужен хаос на границах?
"Сомализация" одной седьмой части суши – это пугает всех на Западе достаточно, чтобы не хотеть необратимого.
Россия смотрится в зеркало и видит там СССР. Поэтому она думает, что окружающие тоже видят в ней СССР, пытается вести себя как СССР и рассматривает угрозы, которые рассматривал Союз. А Запад смотрит на Россию лишь как на Россию, хочет возврата к докрымской модели и пытается понять, где у Москвы красная линия, которую она откажется пересекать.
Западная правда могла бы избавить Россию от фобий. Но она слишком оскорбительна, чтобы Кремль согласился ее принять. А потому Москва будет и дальше оставаться заложницей собственной подозрительности.
"Для Атоса это слишком много, а для графа де Ла Фер - слишком мало". То, что Кремль попросит у Запада, могли бы дать СССР. Но Россия – не СССР. А потому Россия и дальше будет доказывать всем, что она – СССР.
И это будет продолжаться до тех пор, пока Кремль не добьется желаемого. До тех пор, когда Запад не увидит в России то, чем она так яростно пытается притвориться. Пока он не поймет, что Москва пытается найти свои новые границы – и этот интуитивный поиск может идти до бесконечности.
Именно тогда Запад тоже увидит в отражении России – Советский Союз. Дооценит угрозы. Взвесит риски. И может решить сыграть ва-банк.
И в этот момент Россия рискует обнаружить, что по степени устойчивости она ни разу не Советский Союз.
Павел Казарин, для УП
