Соломенный дирижабль

Из всех казусов уходящей недели – политических, коррупционных, эпидемических – выделяется скандал, вспыхнувший на ровном месте. Соцсети бурно отреагировали на заявление "Книгарні Є", якобы решившей увеличить долю русскоязычных изданий из-за рыночной конъюнктуры.

Кто-то клеймил книготорговцев за потворство русскому миру, кто-то их защищал, а сама "Книгарня Є" поспешила дезавуировать обвинения в свой адрес…

Чем примечательна эта история? На фоне жарких споров могло сложиться впечатление, будто бумажная книга остается таким же популярным носителем информации, как полвека или век назад.

Будто от ассортимента книжных магазинов зависит мировоззрение миллионов наших современников и соотечественников – что, мягко говоря, уже давно не соответствует действительности.

И в этом заключается одна из ключевых проблем отечественного нацбилдинга и государственного строительства.

Украинцев, как и жителей других постсоветских стран, часто упрекают в карго-культе. В уподоблении наивным аборигенам, строившим из соломы копии чужих самолетов.

Считается, что, подражая цивилизованному Западу, мы копируем внешнюю форму западных институтов, но не их суть. Отчасти это правда. Но правда и то, что зачастую отечественные усилия – это даже не сооружение соломенного самолета, а скорее постройка соломенного дирижабля.

Попытка воспроизведения механизмов, работавших в Европе в XIX-XX столетиях, но не позволяющих надеяться на тот же эффект в XXI веке.

Многие патриотичные интеллектуалы убеждены, что современная Украина должна хоть и с опозданием, но повторить путь классических национальных государств. Пройти дорогой Бисмарка и Кавура, Пилсудского и Масарика.

Однако загвоздка в том, что хрестоматийные примеры из прошлого привязаны к абсолютно другой информационной реальности. Именно эта сфера человеческого бытия кардинально изменилась за последние десятилетия – и речь не только о бумажных книгах, постепенно превращающихся в реликт для избранных.

Читайте также: Как спасти украинскую книгу? Открытое обращение сети книжных магазинов "Є" к власти

Опыт прошлого говорит о решающей роли школьного образования. О том, что подконтрольная государству школа способна вырастить граждан с правильной идентичностью и правильными установками.

Но для ребенка, жившего в середине XIX или начале XX столетия, школа действительно была главным источником сведений о внешнем мире. Учитель был обладателем эксклюзивной информации, учебник – практически безальтернативным кладезем знаний. 

Современный ребенок, выросший со смартфоном в руках, может за считанные минуты получить неограниченный объем информации, причем более актуальной, чем любые школьные программы.

Это означает, что школа уже никогда не будет обладать прежним авторитетом и влиянием на подрастающее поколение. И школьные установки уже никогда не будут усваиваться так же некритично, как прежде.

"Народное образование может решить исход войны. Если пруссаки разбили австрийцев, то это победа прусского школьного учителя над австрийским", – эти известные строки были написаны после битвы при Садове в 1866 году.

Но современному украинскому учителю уже не повторить былой успех своего прусского коллеги. И не потому, что он работает хуже, а потому, что на дворе не XIX, а XXI век.

Опыт прошлого говорит о тиражировании культурной продукции, насыщенной идеологическими нарративами. О том, что с ее помощью государство может привить населению желаемую идентичность и желаемые ценности.

Но сто или сто пятьдесят лет назад даже продвинутый европейский досуг оставался  весьма ограниченным. Практически любой культурный продукт – новый роман, новая песня, новая театральная постановка, а позднее и новый кинофильм – становился заметным событием.

Поощряя создание контента с пропагандистской нагрузкой, государство могло быть уверено, что этот контент будут читать, слушать и смотреть: особого выбора у публики попросту не было.

Сейчас выбор безграничен. В распоряжении нашего современника – неиссякаемый пласт развлекательной продукции на любой вкус, созданной в разных уголках планеты.

Причем наш досуг все слабее привязан к физическим локациям – кинотеатрам, театрам, библиотекам, поддающимся государственному контролю, – и все больше зависит от желаний человека, сидящего на диване с планшетом. Пандемия со всеобщим переходом в онлайн лишь усилила эту тенденцию.

 "Великая драма жертвенности и героизма, рисующая воскресение Польши", – так польская пресса 1920-х отзывалась о фильме "Могила неизвестного солдата", имевшем огромный зрительский успех.

Читайте также: Символы, которые мы выбираем

Выход пафосной патриотической картины в тогдашней Речи Посполитой означал, что ее посмотрит большинство населения. Но выход такой же пафосной картины в современной Украине означает, что, скорее всего, ее посмотрит ограниченная прослойка уже мотивированных граждан. Поскольку немотивированный обыватель всегда сможет выбрать что-то более интересное для себя.

Опыт прошлого говорит о блокировании доступа к нежелательному контенту. О том, что цензура позволяет направлять народные умы по нужному пути, замедлять или форсировать национальную эмансипацию.

Но раньше государство обладало реальными и довольно эффективными цензурными инструментами. Главный носитель информации – печатная продукция – создавался и распространялся с относительным трудом.

Затем появилось кино, и его демонстрация потребовала еще больших усилий. И если в XIX веке под запрет попадала враждебная книга, это означало, что ее прочтут немногие. А если в XX веке под запрет попадала вражеская кинолента, это означало, что ее не увидит никто.

В наши дни запрет чужого контента превращается в символический жест, который на практике может не значить ничего.

Для доступа к запрещенным в Украине текстам или фильмам нашему соотечественнику достаточно нескольких минут, личного гаджета и элементарных пользовательских навыков. Это ситуация, абсолютно немыслимая в прежние времена.

"Сделать по цензурному ведомству распоряжение, чтобы к печати дозволялись только такие произведения на этом языке, которые принадлежат к области изящной литературы", – говорилось в печально известном Валуевском циркуляре, который многие не прочь отзеркалить ради восстановления исторической справедливости.

Но в XIX столетии министерское предписание действительно лишало потенциальную аудиторию украиноязычных книг. А в XXI веке от подобных мер может пострадать лишь производитель контента, находящийся под отечественной юрисдикцией: но аудитория все равно будет потреблять то, что захочет.

Разумеется, никто не мешает Украине копировать чужие практики из прошлого и заниматься строительством соломенного дирижабля. Очевидно, что для тысяч активных граждан этот процесс интересен и ценен сам по себе.

Только не стоит рассчитывать, что соломенный дирижабль когда-нибудь взлетит в небо. Наши шансы догнать современную Европу пока невелики. Но шансов воспроизвести путь, пройденный европейцами 100 или 150 лет назад, у нас нет априори.

Михаил Дубинянский