Французский стыд, или Как одесситы продали Лувру поддельную корону скифского царя
В 1966 году одесский моряк Александр Гун купил брошюру за 31 копейку и узнал историю на миллион. "Поддельные шедевры" – одна из глав этого издания поразила Гуна особенно: в конце XIX века делец из Очакова и ювелир-самоучка из Одессы обманули всю просвещенную Европу.
С 1896 по 1903 годы на почетном месте в Лувре стояла тиара скифского царя Сайтаферна. Но этот якобы древний головной убор оказался изделием одесского гравера Израиля Рухомовского. После расследования, инициированного властью Франции, тиару переместили из зала античного в зал декоративного искусства – как одну из величайших работ современности.
Выйдя на пенсию, одессит Александр Гун погрузился в изучение истории, о которой 125 лет назад писали ведущие газеты Европы. По воспоминаниям самого Рухомовского, который стал известен благодаря скандалу, на его произведении французы создали целую индустрию: выпускали открытки, карикатуры, брелоки с короной Сайтаферна и даже чернильницы в форме тиары.
"А что мне с того, кроме так называемого почета? – сокрушался ювелир. – Дельцы при каждой возможности искали гешефт, который можно сделать на моем имени.
Однажды я простудился, тут же газеты сообщили, что я ужасно болен. Откуда-то мне прислали пузырек с лекарством. Оказалось, рекламы ради один провизор решил воспользоваться моей болезнью и просил меня сообщить о действенности лекарства. Он даже хотел назвать его "Тиарокол".
Архивы, библиотеки и музеи Одессы, Минска, Вены, Иерусалима, Москвы, Петербурга. Переписка с корреспондентами из Франции, Германии и США. Поездка в Париж, знакомство с потомками Рухомовского. Всё это вылилось в книгу Александра Гуна "Тайна золотой тиары" об одной из величайших мистификаций конца XIX – начала XX веков.
Благодаря настойчивости Гуна, 22 апреля 2014 года в Одессе на фасаде дома №6 по улице Осипова (бывшей Ремесленной) установили мемориальную доску. "Здесь в 1896 г. ювелир и гравер Израиль Рухомовский создал всемирно известную "Золотую тиару скифского царя Сайтаферна", – гласит она.
Еще одна табличка появилась в Очакове на доме, где жил торговец древностями Шепсель Гохман, заказавший тиару и через посредников продавший ее Лувру.
"Украинская правда" публикует подробности невероятной истории, основанные на архивных документах, предоставленных редакции Александром Гуном, и на переведенных с иврита письменных воспоминаниях Израиля Рухомовского.
Шепсель, Лейба, Протоген
Сюжет о тиаре Сайтаферна могли бы выдумать голливудские сценаристы, но жизнь оказалась лучшим драматургом. В соавторстве с чисто одесской предприимчивостью она явила миру яркий образец трагикомедии.
Эта история начинается в III веке до нашей эры, в Ольвии – античной древнегреческой колонии на правом берегу Днепро-Бугского лимана.
Во время раскопок в начале XIX века на территории нынешней Николаевской области археологи находили богатые погребения. В 1822 году на месте Ольвии обнаружили плиту-колонну из белого мрамора, получившую название "Декрет в честь Протогена".
Надпись на находке, хранящейся сейчас в Санкт-Петербурге, рассказывала, как ольвийский гражданин Протоген преподнес скифскому царю Сайтаферну 900 золотых монет, чтобы защитить город от разорения.
Нижний кусок плиты отсутствовал. Что там изображено, оставалось загадкой. Этот пробел заполнил юркий, достаточно образованный очаковец Шепсель Гохман, у которого, к тому же, не было проблем с воображением.
Шепсель и его брат Лейба торговали древними артефактами и старинными украшениями. Дела шли хорошо, они открыли в Одессе антикварную лавку на Херсонской, 17 (ныне – Пастера).
В их витрине сияли ожерелья, перстни, диадемы и серьги. Некоторые шли на продажу как часть клада из Ольвии, но на самом деле таковыми не являлись.
Прознав о талантливом и малоизвестном гравере Израиле Рухомовском, переехавшем в Одессу из Мозыря, Шепсель Гохман в 1895 году реализовал то, о чем спустя несколько лет будет говорить вся Европа. Он заказал Рухомовскому тиару, которую преподнес как продолжение истории, описанной в "Декрете в честь Протогена": якобы ольвиец вместе с золотыми монетами подарил Сайтаферну еще и корону.
Скифская ермолка
Рухомовский трудился над тиарой семь месяцев. Многие приемы ему пришлось осваивать с нуля, в ход шли допотопные инструменты.
"Я работал днем, а по вечерам читал, затыкая уши, чтобы не слышать детские вопли", – вспоминает в мемуарах мастер.
Шепсель снабдил его книгами, немецкими каталогами об античном искусстве, чтобы подношение ольвийцев Сайтаферну выглядело достоверным.
За работу человек из Очакова заплатил 1 800 золотых рублей. Тогда это была большая сумма, особенно для Рухомовского, который с женой и семью детьми ютился в маленькой двухкомнатной квартире. И получал на фабрике жестяных изделий "Жако" тысячу рублей годового жалования.
"Учитывая имеющиеся сбережения, у меня стало три тысячи, – значит, почти богат, – пишет он в автобиографии. – Наши родственники пронюхали, что мы разбогатели, и засыпали письмами: кто просит денег на покупку коровы, кто – на строительство домика, а кто на приданое для невесты.
Один шурин просит "мелочь": отложить денег, чтобы взять в аренду у помещика спиртзавод. Пошли даже слухи, что мы открыли магазин с бриллиантами!".
Куполообразный шлем-корону Израиль Рухомовский чеканил из тонкой золотой полосы весом 486 грамм, которую дал ему Шепсель Гохман. В итоге, по словам самого ювелира, "получилась своего рода корона в форме высокой остроконечной ермолки".
Высота тиары 17,5 сантиметров, диаметр – 18. На небольшой поверхности уместилась целая вселенная: сцены из "Илиады" и "Одиссеи", изображения животных и растений, Ольвии, быта скифов.
Надпись между фризами, которую Рухомовскому заказал Шепсель, гласит: "Сенат и народ Ольвии почитают великого и непобедимого царя Сайтаферна". Слова была выбиты тем же шрифтом, что и росписи на настоящих плитах с "Декретом в честь Протогена".
В 1903 году, когда имя ювелира из-за скандала прогремит на всю Европу, в Одессе выйдет иллюстрированный критико-биографический очерк "Израиль Рухомовский и его работы".
В предисловии автор напишет:
"Правильного художественного образования Рухомовский нигде не получил, и является художником-самоучкой в полном смысле этого слова.
Родители готовили его в раввины. Получив чисто еврейское воспитание, он хорошо изучил древнееврейский язык, литературу и Талмуд. Впрочем, особенной охоты к учению не чувствовал, а с раннего возраста стал проявлять сильнейшую страсть к искусству.
Произведения, подобные произведениям Рухомовского, могут быть созданы только общими силами скульптора, гравера, чеканщика и ювелира".
День дураков
Весной 1896 года в Париж из Вены прибыли антиквар Антон Фогель и его компаньон, маклер Шиманский. Решительной походкой они направились в Лувр, где, совершенно не краснея, предложили купить золотую корону скифского царя, якобы найденную недалеко от Очакова.
Сколько получила от сделки эта парочка, а сколько Шепсель Гохман, давший им тиару, история умалчивает. Общая сумма в 200 тысяч франков, которую они запросили, была непосильной для дирекции музея. Такие деньги мог выделить французский парламент, который в те дни ушел на каникулы.
Помочь Лувру согласились парижские меценаты, но дали деньги с условием, что их вернет правительство Франции.
Перед покупкой собрался ученый совет, на котором большинство экспертов признало, что тиара Сайтаферна – подлинный шедевр, которому больше двух тысяч лет. Многие утверждали, что ни один из ныне живущих мастеров не способен сделать такое искусное изделие.
Как пишет в своей книге исследователь Александр Гун, Лувр был не первым местом, куда Гохман пытался продать головной убор из золота. До этого он обращался в Венский императорский музей.
В Вене тоже собиралась комиссия из лучших археологов и искусствоведов, признавшая тиару аутентичной. Но денег у австрийцев не нашлось. Тогда коммивояжер из Одессы обратился за помощью к Антону Фогелю, который и поехал в Париж.
По какой-то злейшей из всех возможных ироний судьбы, смысл которой дойдет до французов только через семь лет, впервые на всеобщее обозрение Лувр выставил тиару 1 апреля, в День дураков.
Весть об уникальной находке из Ольвии мигом докатилась до властей и ученых Российской империи, которые были в бешенстве от того, что она оказалась во Франции.
Сомнения в подлинности тиары стали звучать как в царской России, так и в демократичной Европе. Но голос скептиков был не слишком убедителен, а потому забыт широкой публикой на многие годы.
С 1896 по 1903 года посетители Лувра наслаждались "чудом античного искусства". Пока однажды не грянул гром.
Чья тиара?
В 1903 году художнику с Монмартра Эллине-Майянсу, загремевшему в каталажку за подделки картин, захотелось славы. Он рассказал следователю, что в его промысле нет ничего нового – сомнительных произведений искусства полно, как в частных коллекциях, так и в Лувре.
"Взять хотя бы легендарную тиару – это мое детище", – цитировала его 20 марта 1903-го газета Le Matin.
Последовали и другие заявления. Бывший директор одесской фабрики "Жако", на которой трудился гравером Рухомовский, заявил журналистам, что лично видел, как Израиль делал тиару. А Эллина-Майянс, стало быть – обычный шарлатан.
Париж тут же ощутил на себе последствия информационной бомбы. Пока СМИ наперебой задавались вопросом, чья на самом деле тиара, туристы повалили в Лувр. Всего за несколько дней марта музей посетили 30 тысяч человек – всем хотелось увидеть корону Сайтаферна, о которой трубили журналисты.
"История эта была для меня величайшим сюрпризом, – вспоминал потом Израиль Рухомовский. – С одной стороны меня радовало, что моя работа выставлена – подумать только! – в самом крупном музее мира. С другой, огорчало, что другие обогащаются за счет моего труда, а мне платят гроши".
"Развернулась дискуссия между археологами всего мира. Многие не верили в возможность сделать такую вещь в наше время. Зачастили ко мне профессора, спрашивали, моя ли тиара. Я отвечал: пока своими глазами не увижу, не могу знать", – писал Рухомовский в мемуарах.
Мастер, известный только в узких кругах, вмиг стал знаменитым. Его осаждали репортеры, а такие газеты, как Le Matin и Le Figaro присылали письма с просьбой предоставить доказательства, что тиара его рук дело.
Европейские редакции наперегонки пытались заполучить эксклюзив, предлагая оплатить поездку из Одессы в Париж. Но в итоге к Рухомовскому обратился французский консул, который от имени своего правительства устроил поездку, взяв все расходы на себя.
По договоренности с консулом, путешествие и пребывание Рухомовского в Париже было тайным. Но европейская пресса с присущим ей упорством смогла пробраться и за эту завесу.
"Вот он!"
Пока разгорался скандал, дирекция Лувра спрятала корону Сайтаферна от глаз публики в запасники. Правительство создало комиссию для расследования, которое длилось около двух месяцев.
Возглавлял экспертную группу известный востоковед Шарль Симон Клермон-Ганно. В молодости он служил во французском консульстве в Иерусалиме и открыл там исторический камень с древнееврейскими письменами, пополнивший коллекцию Лувра.
Когда Рухомовский прибыл в Париж, в отель его поселили под вымышленной фамилией Бадер. По городу он передвигался в закрытых фаэтонах.
"Допросы" одессита Шарль Симон проводил в специальной, изолированной комнате в Лувре.
Во время интервью с Клермоном-Ганно одесский ювелир показывал свои чертежи, рассказывал в подробностях, как работал над тиарой, из каких книг черпал информацию.
Востоковед достаточно быстро убедился в том, что Рухомовский не врет. Но дирекция Лувра и представители правительства до последнего не хотели признавать, что их жестоко обманули. Смирились только тогда, когда дипломатической почтой в Париж из Одессы доставили скромные инструменты мастера. С их помощью он смог воспроизвести некоторые элементы тиары.
Долго находиться инкогнито в столице Франции одесситу не удалось.
"Они пронюхали, что я исчез из Одессы и начали искать меня в Париже, – вспоминал Рухомовский. – Вообще найти человека в Париже не легче, чем иголку в стогу сена. Но ведь печать имеет свои, специфические приемы розыска. Как собаки, они нюхают носами воздух.
Журналисты наконец нащупали меня. Обнаружили у ресторана, где я кушал. И тут начался шум, писанина с враньем. Как будто все затеяли соревнование, кто больше умеет врать".
"Фантазия разыгралась до бесконечности, – отмечал ювелир особенности работы репортеров. – Низенький, толстый, с длинным носом или, наоборот, высокий, худой, курносый.
Один пишет и клянется всеми святыми, что лично видел меня в ресторане, когда я с прекрасным аппетитом ел мясо с салатом и в сметане (пусть он будет так жив, как я это ел!). Он, бедненький, не знал, что еврей не кушает мясное с молочным вместе".
Докучливая слава стала быстро надоедать ювелиру.
"Многие высокопоставленные дамы просили автограф. На улицах люди часто подходили, снимали шляпы. Где бы я ни стоял, куда бы ни приходил, всюду указывали на меня: "Вот он!".
Репортеры шли следом и делали записи в блокнотах. Мне в гостиницу приносили газеты, чтобы я знал – весь мир обо мне говорит", – рассказывал Рухомовский.
Sotheby’s, Япончик и скелет с саркофагом
Среди причин популярности, накатившей на Израиля Рухомовского, неимоверного таланта и трудолюбия было точно не меньше, чем случая.
Он родился в Мозыре в 1860 году. От карьеры религиозной, к которой подталкивали родители, спасло чтение.
"До 14-15 лет я был набожным, как все еврейские дети, и думал, что вся мудрость содержится в Талмуде, – писал он в мемуарах. – Но я глотал книги, как вкусные пирожки. Чем больше книг, тем дальше отходил от набожности.
Я стремился понять окружающий мир. Что ни год – новые книги. Пейсы и полы пиджака становились все короче".
Свой путь гениального ювелира Израиль начинал с гравюр и чеканки. Набивал руку в Мозыре и на Подоле, в Киеве, куда ездил работать и позже получал оттуда заказы.
В Одессу перебрался после масштабного пожара 1892 года, который почти полностью уничтожил его родной Мозырь.
"Одесса славится как город бездельников, где царствует ад. Но я уже тогда весьма не страшился ада", – вспоминал он обстоятельства своего вынужденного переезда.
Чтобы прокормить семью, Рухомовский работал по 8-9 часов каждый день, совершенствовал свои умения и преимущественно бедствовал.
Хоть тиара и сделала его знаменитым, особо Рухомовский гордился другой своей работой – "Саркофагом со скелетом", на которую он потратил 9 лет, и за которую получил золотую медаль на выставке художников в Париже.
В критико-биографическом очерке "Израиль Рухомовский и его работы" 1903 года описание этого ювелирного шедевра занимает одиннадцать страниц. При том, что саркофаг имеет всего десять сантиметров в длину, три с половиной в ширину и четыре в высоту.
Вся поверхность коробочки со скелетом покрыта аллегорическими сюжетами, панорамами и картинами разных этапов жизни, от рождения до смерти. На маленьком пространстве мастер уместил более полусотни одних только человеческих фигур, с малейшими оттенками выражений лица.
Работу над точной копией скелета с подвижными конечностями Рухомовский начал еще в Мозыре.
"Скелет золотой: не больше пальца величиною и состоит из 167 отдельных частей. Описать это чудо техники, адского терпения и искусства нет никакой возможности", – восхищались критики.
Сам ювелир вспоминал: "Преподаватели Одесской художественной школы пришли осмотреть мою работу. Один сказал мне: "Жаль, что все это сделал в траурных тонах. Богачи боятся смерти и такой вещи не купят. Для них надо изобразить голую женщину – это им больше понравится".
В 2013 году "Скелет с саркофагом", который по легенде принадлежал знаменитому одесскому налетчику Мишке Япончику, продали на аукционе Sotheby’s в Нью-Йорке за 365 тысяч долларов.
Сын Сиона
Слава, которой удостоился Рухомовский в 1903-м, голову ювелиру не вскружила. Он вернулся в Одессу и, несмотря на предложения работы в Париже, переезжать не хотел.
"В Одессе началась новая серия с репортерами, враньем в газетах, со всякими выдумками и небылицами", – писал он.
Решение уехать с семьей в Париж Рухомовский все же принял. Осенью 1905 года, когда ужаснулся еврейским погромам, прокатившимся городом. Ему было чего опасаться – долгие годы ювелир был активным участником сионистского движения, вступил в общество "Бней Цион" ("Сыновья Сиона").
Как вспоминает Рухомовский, он изготавливал сионистские жетоны для членов общества. На золото, серебро и другой материал потратил 1 500 рублей – половину своих сбережений.
"Каждый серебряный жетон стоил до 20 копеек, а продавали за 60, – рассказывал он потом в Париже. – Так что чистый доход в пользу сионизма должен был составить 40 копеек.
У меня взяли жетоны для распространения. Прошел месяц, два, пять. Редко кто возвращал мне деньги. Нечистоплотные распространители без угрызений совести прикарманивали деньги".
С переездом в Париж жизнь постепенно наладилась. Появились такие влиятельные заказчики, как Ротшильды.
Драматичный нерв жизни Израиля Рухомовского иронично и метко сформулировала петербургская газета "Новое время" еще при его жизни:
"О нем говорит весь Париж. Печатают портреты, зовут в компаньоны известные купцы. Его произведения принимают в "Салон", его провозглашают чуть ли не современным Бенвенуто Челлини!
Это сказка из "Тысячи и одной ночи". Но мораль ее так не моральна, что может привести в уныние кого угодно. Пока человек честно и с любовью трудился, на него никто не обращал внимания. А сделал подделку, и земные блага посыпались на него, как из рога изобилия".
Ушедшего из жизни в 1936-м ювелира похоронили в пригороде Парижа, на кладбище Баньё. Строки, которые он оставит за восемь лет до этого в своих мемуарах, вполне годятся в качестве эпитафии на его могиле:
"Когда придет Мессия и все мертвые воскреснут, а среди них и Сайтаферн, тогда наденут ему на голову тиару, и он, наверное, скажет мне "спасибо".
Евгений Руденко, УП
Архивные фото предоставлены Александром Гуном
