"Россияне не прекращают попытки зайти в Гуляйполе. Просто забрасывают мясом". Интервью с полковником Манько
Ситуация под Гуляйполем в Запорожской области стала одним из самых острых эпизодов последнего месяца – и на фронте, и в информационном пространстве. Российская армия подошла к городу на несколько километров, а его возможная потеря создаст существенные проблемы для всего запорожского направления и упростит врагу путь на Покровское (Днепропетровская область).
В начале ноября украинские силы потеряли Полтавку, Успеновку и ряд соседних сел – и именно после этого, по данным Deep State, Украина была "в шаге от потери Гуляйполя". Бойцы 102-ой отдельной бригады ТрО (Ивано-Франковская область), которые удерживали полосу в районе Гуляйполя более трех лет, под давлением россиян начали отход с позиций, и это привело к хаосу и случаям дружественного огня.
Чтобы стабилизировать ситуацию, командование перебросило 225-ый штурмовой полк и другие силы.
Параллельно с этим возникло серьезное расхождение в публичных оценках обстановки. Аналитики Deep State говорили о критическом положении, угрозе городу и гибели бойцов в плену. Пресс-служба оперативного командования "Південь" эти данные частично или полностью отрицала.
На этом фоне командующий Штурмовых войск Валентин Манько в очередной раз заявил, что украинские силы "остановили врага и блокируют его продвижение" – в тот самый момент, когда семьи бойцов 102-ой бригады проводили митинги в Ивано-Франковске, требуя "эвакуации".
К слову, заявления о создании штурмовых войск так и остались заявлениями – экспертная среда раскритиковала это намерение. Не менее критично была воспринята сама фигура Манько. Ему вменяют и публикацию видео с военными картами, и ролики под российскую музыку, и старые истории с подозрениями в рейдерстве. Верховная Рада так и не приняла закон о создании Штурмовых войск, и "пожарная команда Сырского" остается в статусе управления.
В отношении же Гуляйполя в глазах общественности сложились две кардинально разные картины – одна на основе официальных сводок, другая – на основе заявлений лидеров мнений, на карт OSINT и аналитических отчетов.
Впрочем, оборону города удалось частично стабилизировать переброской штурмовых полков. Но вопросы, накапливавшиеся длительное время и взорвавшиеся в ноябре, никуда не исчезли.
Почему Гуляйполе стало одним из самых слабых звеньев обороны?
Хаос был следствием ошибок командования, недостатка людей или проваленного управления?
И можно ли было избежать положения, когда продвижение врага стало критическим?
О том, как видит ситуацию на фронте, об ошибках, решениях и ответственности – наш разговор с полковником Валентином Манько.
"С тыла к нам никто не заходил. Россияне лезли в лоб"
– Согласно аналитике Deep State, в ноябре враг захватил вдвое больше украинской территории, чем в сентябре. 40% российского продвижения приходится на Гуляйполе, хотя на этом направлении было 16% всех боевых столкновений. Как вы оцениваете ситуацию?
– Мы считаем иначе: есть направления украинского продвижения – например, между Запорожьем и Орехово, на Сумском направлении и Лиманском у нас есть достижения. Есть они и на Добропольском направлении. На Покровском – бои идут в самом городе.
Ситуация по всему фронту сложная. Противник готовился к осеннему наступлению почти год. На ноябрь всегда приходится наибольшее количество боестолкновений.
По Гуляйпольскому направлению после 2022 года была низкая активность. Там стояла только 102 бригада ТрО. Противник всегда малыми группами прощупывает фронт и выбирает несколько направлений, где есть пробелы в обороне.
– 16% боевых столкновений всей линии фронта происходят на Гуляйполе. Что это значит в суточном измерении?
– Бывает и 20, и 30, и 40 боестолкновений за сутки.
Я не вижу критической ситуации. Обороты набирались постепенно: активизировались Покровск, потом ниже Новопавловское направление, Александровское, которые мы остановили. Сейчас дошли до Гуляйпольского направления.
– Когда на Гуляйполе пошли россияне, и командование отправило штурмовые войска для стабилизации, какую картину вы застали?
– Там стояла одна бригада, она не выдержала натиск противника.
– Deep State описывает ситуацию так: "Проблема обострилась, когда во фланг бойцов 102-ой ОБр ТрО зашел противник из-за провала обороны смежного подразделения в районе Успеновки, Ровнополья, из которых враг полез на Затишье и начал активное давление на Зеленый Гай, на Высокое (Красное)".
– Давить начали на Полтавку, потом поднялись до Успеновки. Полтора месяца назад пришли мы, и противник начал прижимать подразделение чуть ниже – в районе Ровнополья. На Ровнополье мы их остановили, но некоторые просто не выдержали, и целые батальоны начали отступать, как говорится, "отходить на более выгодные позиции".
Что касается описательной части Deep State, то в чем-то она правдива, но ситуация не возникла внезапно. Россияне не заходили с тыла. Были Сладкое, Ровнополье и Гуляйполе.
Третий батальон, который не выдержал натиска – это уже ни для кого не секрет – снялся с этого направления. И именно на это направление снова пришли мы. С тыла к нам никто не заходил, к ним – так тем более.
Окружения у них также не было – россияне лезли в лоб. Мы снова выставили линию и сейчас сдерживаем противника там, где и сдерживали.
Но ситуацию осложняют туманы и дожди, благодаря которым противнику удается продвигаться. Это не происходит колоннами или большими группами, потому что мы их уничтожаем. Хотя сначала они заходили по 20–30 человек одновременно. Это очень большие группы, они не рассчитывали на наше присутствие.
У них есть и такая тактика – идти просто толпой. Благодаря этому мы уничтожили уже несколько российских полков на этом направлении. Но они подтягивают новые подразделения. Мы также к этому готовы и в принципе уверенно стоим.
Сейчас они выбрали другую тактику – просачивания. В условиях нынешней политической ситуации каждому нужна сильная позиция в переговорах.
– Основная проблема для Гуляйполя сейчас – это потеря Ровнополья?
– Когда подразделения ТрО отошли, мы снова зашли в Ровнополье. Но реально противник очень давил, да и в самом Ровнополье нет позиций, где можно четко устоять. Поэтому мы стоим вокруг Ровнополья на заготовленных позициях. Там не самая плохая ситуация с оборонительными сооружениями.
Когда мы там стали, ситуация по Ровнополью, Вишневому, Сладкому не особо изменилась. Но она изменилась на самом Гуляйполе – там снялось подразделение, и мы восстанавливаем свои позиции. Я уверен, что мы вытесним противника. Просто на это необходимо время.
– Готовилась ли 102 бригада ТрО к возможной активизации россиян?
– Что-то делали, что-то нет. Враг сильный и его очень много. Уже открыты производства по поводу того, как оборонялись подразделения, которые здесь стояли. Ситуацию существенно ухудшили также заявления некоторых экспертов, которые утверждали, что Ровнополье и Зеленый Гай находятся в окружении.
– Очевидно, такие заявления берутся не из ниоткуда, а из сообщений бойцов...
– Конечно. Когда тебе хочется пойти в СОЧ (с укр. – СЗЧ, – ред. УП) или отказаться, ты можешь выдумать что угодно.
– Каждый, кто заявлял об окружении, вам скажет, что таким образом пытался спасти бойцов и привлечь внимание командования, благодаря чему на Гуляйполе в том числе были отправлены и вы.
– Я 11-ый год воюю, а для многих из нас это уже четвертая – пятая война. Вы считаете, что мы не видим ситуацию? Те комментаторы просто гонятся за лайками. Сидят и смотрят: если угадают – у них куча лайков. Если не угадают, никто даже не извинится. Хуже всего, что в результате этого люди отходят с позиций, что приводит к большим потерям.
– Можете привести несколько примеров, когда публичные заявления могли навредить военной ситуации?
– Возьмем отход из Курской области: были заявления, что бойцы в окружении. Возьмем Сумщину – то же самое. Харьковщина – россияне прорвали границу, и мы взяли их в полное окружение. Запорожское направление, Каменское – были сообщения, что россияне доходят до Запорожья. Это было в мае. С того времени линия фронта там не меняется. Подобную информацию всегда подхватывают ботофермы. Есть люди, которые действительно свято верят, что ребята в окружении.
Недавно писали, что Манько что-то неправильно сделал для 102-ой бригады. Я управляю штурмовыми войсками. Какое я имею отношение к этой бригаде? Кто-то даже написал: "Как вы могли оставить 102-ую бригаду, если мы на Ивано-Франковщине школами и садиками собираем им продукты и высылаем поесть?". Люди добрые, у нас армия обеспечена. С едой точно проблем нет. Как и с патронами и всем, что касается солдата.
– Еды, возможно, и вдосталь, но дронов и личного состава не хватает всем бригадам.
– Дронов в принципе всегда хватало. Однако когда начинаются такие движения как сейчас на Гуляйпольском направлении или Покровском, они теряются. Еще и погода очень на это влияет. Начинается дождь, ребята не хотят летать. Я говорю, мне человеческие жизни важнее, чем ваши дроны. И они начинают ими рисковать. Дрон вылетел, он может что-то увидеть, а может и ничего.
– Согласно карте Deep State, россияне массово фиксируются в окрестностях Гуляйполя. Противник уже в городе?
– У россиян была попытка зайти в город, когда уже третий батальон подразделения, о котором писал Deep State, снялся. Когда противник прощупывает позиции и видит слабое подразделение, то пытается как можно быстрее туда зайти. Так же происходило в Вишневом, Сладком и Ровнополье. Мы противника подвинули, сейчас работаем над восстановлением Ровнополья, хотя закрепиться там трудно и им, и нам.
Когда снялись подразделения, мы пришли и четко там стали. Но у нас нет такого количества личного состава, чтобы плечо к плечу стать сплошной линией на 6–7 километров и не допускать просачивания врага. Для этого необходимы десятки тысяч людей. В конце концов это привело бы и к существенным потерям. В то же время они начали обычной пехотой продвигаться между позициями.
Раньше таким занимались спецназовцы, задачей которых было зайти как можно дальше вглубь. Но мы немало их уничтожили – и морпехов, и десантников, и ГРУшников – поэтому сейчас россияне на такие операции отправляют просто мотострелков. Забегают 4 мужчин с флагом и пытаются его воткнуть, это публикуют российские ресурсы, а некоторые наши деятели это сразу постят.
Противник протиснулся в город диверсионными группами. Нельзя сказать, что он зашел в Гуляйполе. Заходят 3–4 человечка в туман. Туман сходит, мы их замечаем и сразу уничтожаем. Это постоянная работа.
Россияне не прекращают попытки зайти в Гуляйполе. Просто забрасывают мясом.
Мы слышим из перехватов и видим, что у них ситуация также критическая. Видели видео, как вдвоем ложатся и стреляются. Они понимают, что идут в одну сторону. Закрепиться невозможно. Взять Гуляйполе – тяжелая история. Надо технику использовать, и они пробовали на ней заходить. Но из 8–10–12 единиц их техники несколько возвращались обратно, а остальные мы уничтожали.
Противник зашел малыми группами на северо-восточные окраины, попытался закрепиться, не удалось. Погода, туманы мешают нашей полноценной разведке. Но мы их уничтожаем.
– Ранее россияне пытались окружить или наполовину окружить город. В чем сейчас заключается их замысел? Будут ли городские бои?
– У них был большой план: забрать Покровск и дорогу Донбасс – Запорожье, по которой продвинуться максимально дальше. Основная задача – Запорожье.
Они хотели провести большой маневр. Для них важны были Новопавловка, Александровка – они хотели большой кусок взять. Вольнянск, Орехов попробовали – не получилось. Россияне пошли чуть ниже, на 10 километров уменьшили полосу наступления, потом еще на 10 и подошли к Гуляйполю.
Им же неважно взятие этих городов, они их просто перетирают, как это было в Бахмуте, Авдеевке, сейчас Покровске. Летят КАБы, ФАБы, артиллерия, они сносят под ноль дома, мы отходим, а они туда заходят и умирают. Потому что сами часто создают килл-зону для нас. Чтобы продвигаться вперед, россияне пытались обеспечить себе фланги. С левого фланга мы остановили их на Каменском, с правого – на Доброполье, Покровске.
Представьте, какой кусок они хотели откусить!
Сначала они пробовали переть на Сумы, потом Харьковщину, сейчас – Лиман, Купянск.
Через Орехов хотели отрезать клочок по балкам и забрать Степногорск и Приморское, обеспечив плацдарм левого фланга. Не получилось. Они несут большие потери, размах замысла был утрачен, и сейчас они пытаются хоть что-то оттяпать. Вот просто зайти и воткнуть флаг. Мы ничего такого большого не потеряли.
Со своего левого фланга, нашего правого, они заходят в Степногорск уже полгода. Просачиваются, умирают, и все равно опять туда лезут. В Гуляйполе, к сожалению, они нащупали слабое место. Но если мы пришли сюда, оно уже далеко не слабое.
– Но согласно карте, на Гуляйполе очень стремительное продвижение противника за последний месяц.
– Это соответствует действительности, но мы оттеснили противника далеко назад. Не могу говорить, где именно, потому что как только заявляю, что какое-то село зачистили, противник сразу применяет по нему авиацию, артиллерию, переставляет свои подразделения, чтобы нас выбить. Зачем мне подставлять там своих людей?
Могу только поблагодарить Deep State за то, что они откровенно проговорили, где и кто оставил полосы, потому что я не могу себе позволить говорить такие вещи. Но о текущей линии обороны нельзя говорить, потому что этим мы подставляем очень много людей и можем понести огромные потери.
"Одни убегают, другие заходят на утраченные позиции, между ними происходит френдли фаер"
– Прокомментируйте сообщение о хаосе при попытке стабилизировать ситуацию. Российская диверсионная группа взяла в плен и, вероятно, расстреляла бойцов группы подкрепления и пилотов БПЛА западнее села Зеленый Гай. Установлены ли уже личности и обстоятельства?
– Не могу комментировать, этим уже занимаются правоохранительные органы. Относительно самого факта захода в тыл ДРГ, то и мы так же делаем. У нас тоже есть специально обученные группы, могут продвинуться в тыл противника и уничтожить там пилотов, минометчиков, артиллерию.
И френдли фаер всю жизнь был, ничего нового в этом тоже нет. Это нередко случается, когда командование не вступило во взаимодействие. Если френдли фаер и был, пусть разбираются правоохранители. Я делаю свою работу. Допустим, определенная бригада делала свою работу – стояла в полосе и держала противника. Мне эта бригада не подчиняется, а мы через ее боевые идем вперед. Если они там сзади нас с кем-то пострелялись, то пусть это расследуют компетентные органы.
Френдли фаер нередко случается и во время незапланированного оставления позиций. В общем, если подразделение снимается, по нему летит все, что может лететь. Потому что пока оно сидело в блиндаже, его не замечали и не могли нанести какой-то большой вред.
– Что скажете о соотношении сил и средств с обеих сторон?
– Я много не могу сказать, но у нас бывало иногда 1:8.
– 1 с нашей стороны, 8 с их?
– Да, так точно. Это при наступательных действиях, которых мы не ожидаем. Если мы уже приходим на направление, где-то 1:3, 1:4. Задача моя и наших подразделений – перейти в актив, начать активную оборону на направлении: остановить, стабилизировать, потом где-то контратаковать и попробовать пойти дальше.
У противника невероятные потери, но гораздо больше человеческого ресурса. Страна в 4–5 раз больше, чем мы.
Кроме того, у них есть партнеры, которые очень помогают. Во время Курской операции корейцы им помогли накопить армию. У нас, к сожалению, нет партнеров, которые дали бы, например, 1–2 свеженькие бригады, чтобы они повоевали вместо нас. Китай помог россиянам с технологиями.
Помимо этого, и у самих россиян одна из лучших ПВО. Они далеко не деревянные, не дебилы, россияне знают военное дело и живут им не один год. Есть системная работа по подготовке армии.
В то время как мы где-то это утратили, восстанавливать трудно. Когда были перемирия, нам нужно было увеличивать армию. Мы сами в значительной степени виноваты.
"Заградотряды? Это бред! Мы всегда стоим впереди"
– Функционал штурмовых войск – атаковать, контратаковать, но не удерживать позиции. Есть ли кому их держать после вас?
– Очень трудно с этим. У нас хватает людей, но не хватает информационной политики. Из-за этого огромное количество СОЧ. Именно этих людей нам и не хватает. Даже в России такого количества СОЧ нет.
– Эти данные неточны, но у них есть заградительные отряды. Кстати, в этом обвиняют и украинские штурмовые войска.
– Какие заградотряды? Это чушь. Мне даже обидно. От самих бойцов мы этого не слышим, но специалисты диванные придумали какие-то заградотряды. Но каждый боец, каждый командир других подразделений хочет, чтобы в его полосе присутствовали штурмовые войска. Мы не можем стать заградотрядами, потому что не стоим за подразделениями, мы всегда впереди. Даже не хочу комментировать.
И насчет причин СОЧ. У нас кто-то осужден за СОЧ? У нас еще и проводят амнистию. Конечно, это будет порождать следующие и следующие СОЧ.
А что касается критики, то каждому критику хотелось бы сказать: если вы знаете, как улучшить положение фронта, идите в Вооруженные силы. Почему же с диванов кричите? Приходите сюда! Не обязательно мы будем вас посылать куда-то с автоматом. Но если вы такие специалисты, получайте уровень секретности и приходите к нам. Подсказывайте нам, дуракам, как надо воевать.
– Чувствуется, что вас очень зацепила история с персональной критикой, которая началась со скандала вокруг "Слова пацана" в вашем тик-токе.
– Даже комментировать не хочу. Критика чего? Мне уже 45 лет, я родился еще при Советском Союзе, учился в русскоязычной школе и в русскоязычном институте. Я умею говорить на украинском, русском, английском. У нас значительная часть Украины говорит на русском. Или я ошибаюсь? Возможно, я давно не был в тылу и там уже все только на украинском говорят?
– Есть меткий остроумный комментарий о ваших подразделениях: штурмовые войска – это когда своих боишься больше, чем чужих.
– (Смеется) Это неправда. Мы просто более обучены, более подготовлены и у нас немножко другая специфика работы, есть уважение к командирам. Да, у нас свои правила. Чего бояться? Или вбросов? Мне кажется, что все это просто обесценивание достижений.
Похвалили ли армию хоть раз те лидеры мнений, которые ее критикуют? Возможно, они где-то сказали, что Вооруженные силы – молодцы, удержали Сумы, удержали тот же Лиман, или Купянск или кучу других направлений, где противник пытался нас атаковать большими силами? Лично я не видел, чтобы за это хвалили.
Я не хочу смотреть в тыл, где меня сейчас критикуют. А к тем, кто критикует меня за "Слово пацана" и пренебрежительно называет наших ребят зеками, у меня вопрос: а что вы лично сделали для страны?
У меня спецконтингента (бойцов из мест лишения свободы, – ред. УП) – тысячи. Зачем государство их звало на фронт, если потом их презирают и обесценивают?
Человек добровольно пришел воевать, рискует жизнью, а ему говорят: ты – чмо, ты – зэк и никогда не станешь человеком. Это вообще нормально?
Когда мы только начали набирать спецконтингент из тюрем и лагерей, то первые добровольцы были настолько заряжены, что я даже вспомнил 2014 год. Люди действительно хотели воевать. Они вели за собой других.
Нормальный командир это тот, кто мотивирует свой личный состав, ему должны доверять. Сегодня это доверие одним словом могут перечеркнуть деятели с дивана или Верховной Рады.
Разве я мало сделал для государства за последние 11 лет? Просто так звание Героя не дают. У меня 4 тяжелых ранения и куча контузий. Для самого себя я – красавчик, потому что борюсь за каждый клочок украинской земли.
Я расцениваю критику в свой и штурмовых войск адрес как информационные диверсии для демотивации личного состава.
– Вернемся к Гуляйполю. В начале 2024-го года там проживали 2000 человек. Сколько гражданских остается сейчас?
– Не знаю, этим занимается военно-гражданская администрация. Но местные есть как в Покровске, так и Гуляйполе. Одни свято верят, что мы сможем победить. Другие – свято верят в свою землю. А еще есть просто ждуны.
Я же занимаюсь своим делом. Штурмовые войска задействованы на более чем 40 направлениях, должен контролировать каждое. У нас один полк или батальон может воевать на 5, 7, 12 различных направлениях. Хотите покритиковать? Приезжайте и поживите со мной хотя бы одни сутки.
– Руководитель фонда "Вернись живым" Тарас Чмут заявил о нарастающем системном кризисе на фронте. Он критикует плохую инженерную подготовку позиций, призывает усовершенствовать систему управления войсками, а также как можно больше применять новейшие военные технологии: дистанционное минирование, увеличение плотности, качества системы наблюдения за полем боя, эффективное использование дронов с тем, чтобы расширять килл-зону от линии соприкосновения в сторону россиян на 20–30 километров. Согласны ли вы с этими оценками?
– Это что, план подготовки к мирным соглашениям? Если противник на нас давит, а мы держим какой-то населенный пункт, который можем потерять, нам за собой заминировать? У нас дистанционное минирование проводится четко.
Килл-зоны делаются постоянно. Но одно дело, когда подразделение отходило и создало килл-зону, другое – когда заходим мы и можем прорваться вперед. Тогда та самая килл-зона работает против нас. Но если мы уже решили, что линия фронта должна быть неизменной, то тогда действительно должны сделать сплошную килл-зону вдоль ЛБС. Это должен быть приказ командования.
Но в условиях боевых действий это не лучший способ воевать. Потому что где-то нам надо двигаться вперед. Иначе мы переходим в состояние глухой обороны. Противник просто летает над тобой, обнаруживает тебя и постоянно дубасит. Мы должны двигаться где-то вперед-назад.
– Насколько разговоры о возможном скором мире деморализуют личный состав?
– К сожалению, такое есть. Все очень устали от войны. Для кого-то это надежда. Противник тоже давит не просто так. Он пытается усилить свою переговорную позицию. И если мир все-таки будет, враг хочет оттяпать у нас максимально.
– Заместитель главы Офиса президента Павел Палиса инициировал новые принципы распределения личного состава между боевыми бригадами, которые обеспечат равномерное распределение. Одна из причин кризиса на Покровском направлении – нехватка личного состава, которая привела к системному истощению бригад. В то же время штурмовые войска получают пополнение в приоритетном порядке. Как инициатива Палисы повлияет на вас?
– Мы не получали больше, чем кто-то. Просто у нас меньше людей идут в СОЧ. Получали мы меньше всех. Первоочередное право отбора людей не изменилось: ГУР, ДШВ, ССО потом мы. Например, есть распределение по 100 человек на каждую часть. Из этих людей, допустим, 100 получил я, 100 – сухопутка, 100 – ТрО. У меня 95–99 ребят пойдут в бой, а у них 9–10 пойдут в бой. Остальные будут в СОЧ, вот и вся разница. Это одна из проблем, что касается количества людей.
Теперь посмотрим по направлениям. Допустим, у нас есть Херсон, Сумы, Гуляйполе и Лиман. На Херсоне, например, ноль боевых столкновений или одно, на Запорожье или Сумах – 10, на Лимане – 30, на Гуляйполе – 40. Наработать алгоритм, который обеспечит каждое подразделение в соответствии с объективными потребностями – очень сложно.
Если бы у нас ежемесячная мобилизация составляла не 30 тысяч человек, а 70 тысяч, все подразделения были бы накоплены. В конце концов у нас достаточная мобилизация, просто очень многие в СОЧ уходят.
– Возможно. Но как когда-то снаряды, так сейчас распределение личного состава – это инструмент влияния на бригады: нравится командир – дадим ему больше, не нравится, хотим немножко наказать – дадим меньше, или вообще не дадим.
– Нет такого. Зато есть приоритеты, что нам сейчас важнее – не потерять какое-то маленькое село, или не потерять Покровск. Конечно, на Покровск мы дадим больше снарядов, потому что это потребность.
Не знаю, может действительно разработают разумный алгоритм, который всех будет устраивать. Но я не представляю, как это сделать без уменьшения СОЧ и отказников.
– Каков ваш краткий прогноз на развитие ситуации в обозримой перспективе на наиболее критических участках фронта? Где удастся, по вашему мнению, стабилизировать ситуацию, где отвоевать, а где отступить?
– Мы уже стабилизировали ситуацию на Покровске и Гуляйполе. Но если противник будет сносить все до черной земли, то как мы можем это остановить? Никак. Для этого необходимо преимущество в авиации.
Лично я сейчас больше всего переживаю за мирные соглашения. Они действительно обеспечат мир или мы просто мы отойдем назад, а завтра на нас начнется наступление, как в 2022-ом?
К тому же, я знаю одно: после того, как возможный мир будет объявлен, мне и моим ребятам придется еще много-много месяцев его обеспечивать в реальности. Я хорошо помню неоднократные Минские соглашения – кто-то выстрелил, где-то мина полетела, там САУшка сработала, а тут уже самолеты и снова война. И каждая из сторон будет говорить: "Это не мы".
Я не верю россиянам. А в мир, может, и поверил бы, если бы нам вернули то единственное оружие, которое его может обеспечить.
Татьяна Даниленко, УП