Карл Волох: Среди людей, подлежащих люстрации, огромное количество агентов России, и большинство из них – чиновники высокого ранга

Имя Карла Волоха стало широко известно не так давно – после принятия Верховной Радой Украины закона о восстановлении доверия к судебной власти. С того времени к нему прочно прилип ярлык профессионального лоббиста самых скандальных люстрационных и антикоррупционных законопроектов. Вместе с тем, для многих остаётся загадкой, кто же такой Карл Волох в реальной жизни, и что заставило 55-летнего бизнесмена превратиться в "крепкого общественника" и активиста.

В интервью "Украинской правде" Карл рассказывает об эмиграции, эпохе первичного накопления капитала, невероятной коррумпированности украинской судебной системы, "ходоках" эпохи Черновецкого и грядущей люстрации российской агентуры в структурах украинской государственной власти.

– Карл, в начале интервью я хотел бы попросить вас немного рассказать о себе, потому что сведения о вас в интернете крайне скудны.

– Я являюсь гражданином Израиля с правом постоянного проживания в Украине. По происхождению я украинец, однако уехал в Израиль еще при СССР и официально никогда не являлся гражданином Украины. Родом я из Ивано-Франковска, жил в Черновцах, учился на факультете журналистики во Львове. В общем, раздел "жидобандера" в Википедии можно спокойно проиллюстрировать моим портретом (смеется).

"Делать" себе двойное гражданство, что, в общем-то совершенно несложно, я не захотел. Когда я оформлял себе вид на жительство, мой адвокат спросил меня, нужен ли мне паспорт, я сказал, что нет, поскольку не положено по закону. Последний раз мне предложили принять гражданство Украины совсем недавно – для того, чтобы я мог баллотироваться в украинский парламент – однако я снова отказался.

– Отказались потому, что не собирались баллотироваться?

– И поэтому тоже. Однако, есть еще обстоятельство, которое не позволяет мне стать гражданином Украины. Моя старшая дочь служит в армии Израиля, младшая – собирается служить. Я считаю, что бросить их там и отказаться от израильского гражданства – некрасиво, а не отказаться – значит соврать и начать строить свою политическую карьеру с вранья.

То есть, когда журналисты будут задавать мне вопрос "а что с вашим израильским гражданством?", я буду вынужден каждый раз врать, потупив взор. Меня будут проверять, писать запросы в израильское посольство, которое либо ответит утвердительно, либо ответит так, как умеет отвечать только израильское посольство (смеется). В любом случае, перспектива всей этой лжи и неоднозначности мне не подходит.

– Расскажите, чем вы занимались в Израиле.

– Эмигрировав, я потратил некоторое время на то, чтобы выучить язык и ассимилироваться. После этого я начал страховой бизнес, параллельно подрабатывая переводчиком с иврита и английского на русский в одной из русскоязычных газет, поскольку страховой бизнес – не из числа тех, что строятся за один день. Затем я решил начать заниматься бизнесом в Украине.

– Почему именно в Украине?

– Все просто. Дело в том, что тогда десять тысяч долларов, которые, к слову, я по частям насобирал у огромного количества людей, в Израиле и десять тысяч долларов в Украине, давали совершенно разные возможности. В начале 90-х это была достаточно серьёзная по украинским меркам сумма, поэтому в 1993-м я вернулся сюда.

Тогда в стране царила гиперинфляция, работать было очень сложно. Немного покрутившись, я просто купил билет на поезд до Кишинёва, где и осел на ближайшие шесть лет. При этом, я там не жил. Дом мой по-прежнему оставался в Израиле, куда я летал каждые две-три недели.

В Молдавии я построил достаточно серьёзный бизнес. У нас с партнером была сеть ресторанов, кондитерская фабрика, рекламное агентство. Кстати, это агентство тогда обеспечивало трансляцию российского телеканала ОРТ в Молдавии и размещало на нём рекламу.

Когда в 1998-м году случился кризис, в Молдавии стало гораздо меньше денег и гораздо больше стрельбы. Начался серьезный бандитский передел. Только за год я потерял 6 своих близких друзей. И тогда в 1999-м году я уехал в Киев, и уже в 2000-м открыл здесь клинику эстетической медицины и пластической хирургии.

Вот эта клиника меня и кормит по сей день. Если бы не она, я бы уже давно положил зубы на полку, так как общественная работа, которой я сейчас занимаюсь с утра до ночи, никаких доходов не приносит. А мне нужно как-то содержать себя и свою семью в Израиле.

– Понимаю, что глупый вопрос, но тем не менее. Вы считаете себя богатым человеком?

– Да нет. До 2008 года я был более чем обеспеченным человеком. У меня, помимо клиники, было несколько крупных объектов недвижимости, да и сама клиника приносила очень много.

А потом, в 2008-м, все проекты, связанные с недвижимостью, рухнули. Тогда в выигрыше остались те, кто вошел в кризис с живыми деньгами на руках: например, Коломойский, который накануне продал бизнес россиянам и получил кучу кэша, или этот русский олигарх, как его…

– … Прохоров?

– Точно. Вот они сумели войти в кризис с наличными. Для всех остальных это было очень тяжелое время. Денег фактически не стало. Банки прекращали выполнять свои обязательства по кредитам.

Лично я потерял один очень серьезный проект – совершенно фантастическое место в центре Киева под гостиницу, которую я должен был построить. Банк выдал половину ссуды, а потом просто отказался давать деньги. И вообще, 2008-й меня очень сильно подкосил. Но ничего – это урок, который нужно усвоить.

– Хорошо, по поводу вашего бизнеса, в целом, всё понятно. Скажите, а каким образом всё это время вы общались с украинскими политиками?

– Никаким.

– Совсем?

– Совсем. Я общался исключительно с политиками на уровне Киева и исключительно для решения вопросов, связанных с моим строительно-инвестиционным бизнесом – выдача разрешений или каких-то отводов земли.

Тогда ведь было как: если тебе нужно разрешение - отнёс взятку и получил разрешение. Не получается решить вопрос за какие-то нормальные деньги – пошёл в суд. В этом и заключались все мои контакты с киевскими политиками. В сторону "больших" политиков я даже не смотрел.

– Хорошо, кто из киевских политиков или чиновников, по вашему мнению, был наиболее мощным коррупционером?

– Однозначно Черновецкий. Это был чемпион в сфере коррупции.

– С кем из его подчиненных вы контактировали? Или вы общались непосредственно с ним?

– При Черновецком работал очень слаженный механизм "ходоков", через которых можно было решить любой вопрос. В зависимости от характера вопроса ты обращался к "лоббисту", и он говорил, кому из заместителей Черновецкого или начальников управлений мэрии нужно "дать". Вот с такими "ходоками" я и работал.

– Выходит, вся административная вертикаль киевской исполнительной власти взаимодействовала с бизнесменами исключительно посредством "ходоков"?

– Приведу такой пример. Однажды я купил участок в Киеве. После покупки я должен был получить свидетельство о праве собственности – простую бумажку, за быстрое получение которой, тем не менее, я должен был заплатить десять тысяч долларов. Повторяю, не за разрешение, а за бумажку – документ.

Я не особо торопился, поэтому решил подождать, когда мне выдадут этот документ официально. Ждал я долго, так как в "Киевземе" каждый раз иссякали бланки, если за них не давали взятку. Затем, когда за тысячу долларов бланк "нашёлся", сотрудники "Киевзема" его заполнили и направили в Киевсовет. Прошло полгода, я начал писать письма, на которые получил ответ, что письмо из "Киевзема" вышло, но в Киевсовет не дошло. Прошел год - наша переписка продолжается, но документ так и не нашелся. То есть, его просто нет.

Тогда мне пришлось снова обратиться к тем самым "ходокам". Вначале мне сказали заплатить "десятку". Я согласился. Затем это вдруг стало тридцать (тысяч долларов) – я поскрипел и снова согласился. В итоге всё это стоило мне сорок пять тысяч долларов.

– Сорок пять тысяч долларов только за выдачу документа?!

– Да. За бумажку. Не имеющую, к тому же, никакого разрешительного характера. Но ведь я должен был её получить – чтобы был не просто договор купли-продажи, а свидетельство о том, что моя фирма владеет этим участком.

– Вы не пробовали обратиться в суд?

– Я мог десять раз обратиться в суд, но в этом не было смысла, потому что в любом суде вынесли решение в мою пользу и обязали бы Киевсовет выдать мне это свидетельство. Однако, они и так знали, что обязаны мне её выдать. Но просто не выдавали, понимаете?

– Не думаю, что это можно в принципе понять, ну да ладно. Расскажите лучше, когда именно вы решили, так сказать, выйти на люди и что послужило тому причиной?

– Моё внедрение активную украинскую общественную жизнь имело два этапа. Первый – в 2004-м году, когда я переживал и тихо, никому не говоря, ходил на Майдан, общался с какими-то людьми, поддерживал митингующих финансово. Однако я не позволял себе принимать участие в протестах открыто, полагая, что моё иностранное гражданство не дает мне такого права.

Второй этап начался в 2013-м, когда в Фейсбуке образовалась определенная общность людей, которые практически с самого начали заниматься контрпропагандой. То есть, в один прекрасный день мы узнали, что наше совершенно святое и прекрасное дело борьбы с клептократическим режимом Януковича в российских и зарубежных СМИ подается как восстание фашистов.

Вот тогда созрело понимание, что нужно каким-то образом на это отвечать. Мой друг Андрей Бондар организовал группу переводчиков, мы готовили материалы, забрасывали их в различные зарубежные СМИ, в социальные сети.

Однако, снова-таки, каких-то активных действий я себе не позволял, так как со мной, как с иностранцем, власть могла расправиться совершенно спокойно - банально запретив въезд в страну. Каждую неделю я приходил на вече – слушал, говорил с людьми, однако толкаться не шёл. При этом, как и в 2004-м, я оказывал финансовую поддержку митингующим, тем более, что была прекрасная возможность делать это анонимно.

Затем, когда Майдан победил, я, как все, обрадовался, отметил это дело и стал ждать, когда у нас начнутся перемены. Однако, никто ничего не торопился менять. И вот однажды в одной закрытой группе в Фейсбуке мой товарищ, который сейчас работает в правительстве, написал пост о том, что в вертикали хозяйственных судов у власти пытаются удержаться те же люди, что были там во время Януковича. А я за это время довольно много судился, особенно в хозяйственных судах, изучил эту систему изнутри, поэтому досконально знал, насколько она страшна.

Например, мне было прекрасно известно, что каждый судья хозяйственного суда, приходя на работу, получал листик, где было написано, в чью пользу он был обязан решить спор. Все дела были проплачены. Без денег невозможно было решить хоть сколь-нибудь стоящее дело.

Причем, принцип был очень простой: если у тебя позиция по делу хорошая – платишь не очень много, если плохая – много. Но платить приходилось в любом случае.

И вот когда я услышал, что Татьков (экс-предатель Высшего Хозяйственного Суда - УП) и Емельянов (его заместитель - УП) собираются всю эту структуру снова возглавить – провести съезд судей и выбрать на нем самих себя, у меня возникло чувство, что всё было напрасно. Провести съезд они планировали за день до того, как Верховная Рада собиралась рассматривать закон о восстановлении доверия к судебной власти.

Все мечты о том, что будет какая-то прозрачная судебная система, в один момент оказались пустыми. А уж я как никто понимал, что без нормальных судов прозрачная инвестиционная деятельность невозможна. То есть, оказалось, что люди, которые сделали инвестиционный бизнес в Украине буквально выжженным полем, которые содрали, по имеющейся информации, около 10 миллиардов долларов с бизнеса, собираются вернуться.

Я не знаю, насколько верна эта сумма, однако, что они получали совершенно невероятные деньги – это абсолютно точно. Весь знали, что решения в Высшем хозяйственном суде принимались исключительно на третьем этаже (в кабинетах Татькова и Емельянова – УП).

Туда же заносились все деньги и уже оттуда они направлялись в администрацию президента. Вот именно тогда я понял, что если я лично всем этим не займусь, то ничего не получится.

– И что вы сделали?

– Я объявил в Фейсбуке, что собираю митинг перед Высшим хозяйственным судом, люди пришли, и нам удалось прорваться внутрь – прямо на их съезд. Из активистов с нами был Борислав Береза из "Правого сектора", а еще через день мы познакомились с Егором Соболевым, который, как оказалось, занимался этой проблемой параллельно с нами.

Во время митинга случилась одна некрасивая история. Мы заблокировали все входы, чтобы судьи не смогли войти в помещение и провести съезд, но 17-я сотня, которая, как впоследствии выяснилось, была связана с исполняющим обязанности главы администрации президента Пашинским, пропустила их через "охраняемый" ими вход. Однако мы этот "маневр" заметили, самооборона вместе с "правосеками" вломились через забор во двор суда, и затем весь мир облетели кадры с "коридором позора", который мы устроили судьям.

На следующий день закон о восстановлении доверия к судебной власти был проголосован. Здесь нужно отдать должное Валентиновичу (Турчинову – УП), который просто грандиозно провел голосование.

В соответствии с принятым законом все председатели судов были уволены, их нужно было избирать снова. Естественно, у нас даже планов не было – кто, куда, поэтому первоочередная задача состояла в том, чтоб хотя бы в высших специализированных судах не дать возможность старой мафии вернуться на руководящие места.

Поначалу эта задача казалась невыполнимой. Мне так и говорили: "Ты что – дурак? Они платят по 250 тысяч долларов за голос. У них сила, у них админресурс среди судей. Это богатейшие люди!". Но… в итоге никто из них не избрался. Точнее мы не дали избраться.

– Исключительно с помощью общественного давления?

– Исключительно. Мы не сумели добиться этого в других судах, куда мы просто не дошли, так как "мы" - это всего лишь несколько человек, однако мы заставили этих людей понять, что к общественности необходимо прислушиваться.

Кроме того, в ходе переговоров нам удалось снять с судей апатию и обреченность, потому что если кто-то думает, что судьям нужны эти монстры на руководящих должностях, то он заблуждается. Судьям тоже не нравилось, что им диктовали, какие решения принимать.

Во-первых, они понимали, что действуют заведомо незаконно. Во-вторых, взятку, которую вместо них брали их руководители, они могли бы взять и сами. Поэтому, когда на места председателей судов начали приходить какие-то новые люди, не имеющие мощного админресурса, все оказались довольны.

Один мой знакомый адвокат, весьма опытный и циничный человек, который в своё время занёс в суды очень много денег, сказал: "Знаешь, в чем плюс того, что руководить судами приходят люди, не имеющие админресурса? Например, позвонят этому руководителю из какой-то высокой инстанции и попросят, чтобы дело решили так-то. Он зайдет к своему судье, у которого на рассмотрении находится это дело, и попросит вынести соответствующее решение. И если судья скажет, что он не сможет этого сделать, новый руководитель никак не сможет на него надавить или повлиять. Он просто развернется и уйдет".

– Итак, первой победой вы заявили о себе как о силе, с которой необходимо считаться. Что было после? Вы начали тесно общаться с политиками и превратились в профессионального лоббиста?

– Отчасти. Как и было сказано, раньше я не знал никого из серьезных политиков. Никогда. Впоследствии, когда у меня появилось некое имя, я уже мог позволить себе общаться с ними. Однако у меня есть принцип: я все еще никому не звоню сам. Это принцип взрослого, небедного и не совсем рядового человека – я не могу звонить, знакомиться и о чем-то просить.

Вот тебе пример с Луценко. Нам было необходимо пообщаться, однако все мои знакомые политики отказывались звонить ему – Егор Соболев и прочие. И тогда я попросил Валерия Пекаря отрекомендовать меня Юрию Витальевичу Луценко. Это было перед первым чтением закона о люстрации, и я очень остро ощущал необходимость поддержки президента, потому что закон, прямо противоречит интересам огромного количества людей, и запросто мог сорваться. Поэтому мы нуждались в максимальной административной поддержке, которая, в итоге, нам очень помогла.

Но становиться профессиональным лоббистом я не планирую. Я считаю, что как только начну брать за это деньги, то это та же коррупционная ерунда, с которой мы боремся. Я не представляю, как можно брать деньги, за то, что я делаю. Более того, я верю, что добиваться результатов мне помогает исключительно общественная поддержка.

– А существует какая-то определенная сумма, за которую вы готовы забыть об этом кредите общественного доверия и поддержке?

– Наверняка такая сумма существует. Просто есть такие суммы, на которых ломается каждый или почти каждый – во всяком случае, так принято считать. Однако я не думаю, что кто-то когда-то предложит мне сумму, из–за которой я готов буду пожертвовать тем, что мне так дорого.

– На закон "Об очищении власти", который вы активно поддерживали, очень синхронно обрушилась лавина критики. Особенно преуспели в ней люди, связанные с Януковичем, Медведчуком и Левочкиным. Можем ли мы говорить, что эти люди по-прежнему продолжают взаимодействовать и играть против Украины?

– Я не знаю, насколько синхронно они действуют. У каждого из них есть достаточно серьезные собственные интересы и проблемы, чтобы беспокоиться о других.

Когда я увидел все эти огромные папки с фамилиями людей, которые должны уйти после того, как президент подписал закон о люстрации, лишь тогда я начал понимать, какое колоссальное количество "своих" людей в государственной системе они теряют.

Кроме того, нам очень серьёзно противодействует Россия, потому что среди людей, подлежащих люстрации, огромное количество её агентов, и большинство из них – чиновники высокого ранга.

– Тем не менее, ваши критики говорят, что закон о люстрации страшен лишь низшему и среднему звену госслужащих. А такие матерые чиновники, как тот же Левочкин, под его действие не подпадают и у них есть право вернуться на госслужбу.

– Во-первых, у Левочкина такого права нет. И не только у Левочкина. И то, что пишет господин Антоненко – это просто туфта. Он очень плохой юрист и не умеет читать закон. На самом деле из всех людей, которых мы не хотели бы видеть на любых государственных должностях, закон не позволяет люстрировать только тех, кто избирается – депутатов и президента. Все.