Размышления о Бернсе у разбитого корыта
Исповедь эмигранта
Читатель подписался "Юрий К." и предупредил, что не претендует на опубликование своего письма. Но нам показалось, что прочитать написанное им будет интересно. Так как всегда интересно читать человеческие исповеди.
Они пишутся сердцем, с целью притупить боль. Чтобы через сам процесс написания о пережитом и выстраданном хоть немного избавиться от отчаяния и облегчить страдание. Когда становится невыносимо, когда жизнь кажется мучением, когда хочется напиться до беспамятства, рука иногда невольно тянется к чистому листу бумаги.
И тогда понемногу отпускает, а из-под пера рождается самое бесхитростное и честное, что может написать о себе человек. Так как пишет не для массы - для собственной души. После исповеди на самом деле становится легче. И не только тем, кто ее написал, а и тем, кто прочитает. Так вот, читаем.
* * *
Кто я, что здесь делаю, зачем приехал за моря-океаны, покинув родной город, любимую работу, своих друзей и подруг? Все мечтали об Америке, мечтал и я. Все подавали документы, чтобы выиграть в лотерею грин-карту, подал и я.
Моя старенькая мать смеялась, когда узнала, что я хочу в лотерею выиграть право жить и работать в Америке. Она думала, что это такая же лотерея, как во времена СССР, когда за 30 копеек теоретически можно было выиграть "Волгу". Но только теоретически.
И когда мне пришли документы, что я все же выиграл грин-карту, она не поверила. И продолжала подшучивать и насмехаться. А я паковал чемоданы. Мысленно боялся эмиграции, но и ужасно хотел попробовать.
В моем институте, где я просидел 15 лет, мне завидовали: "Счастливчик, перед тобой теперь откроются совсем другие горизонты". Жена радовалась, а сын все расспрашивал, играют ли в Америке в футбол. Теперь он знает, что играют, но совсем в другой.
Нас провожали будто на Марс. Соседи, друзья и подруги. Из института пришли все, даже Аллочка, моя супертайная любовница. На балконе, где я курил одну сигарету за другой, она успела прошептать на ухо: "Я всегда буду помнить тебя". И мне показалось, что говорила она это сквозь слезы.
А потом был Борисполь, прощание с друзьями и мамой, которая так и не поняла до конца, что произошло. Ей казалось, что это какая-то неудачная шутка, что вот-вот все рассмеются, сядут в такси и поедут назад в Киев.
Но, нет. Мы поцеловали маму, обнялись с друзьями, показали пограничникам и таможенникам наши документы и пошли на посадку. Мы летели в Америку.
Что думают люди в самолете, который несет их через океан в другую жизнь и в другую реальность? Всех их греют надежды. Все они верят, что в их жизни все будет иначе, чем до них в жизни десятков неудачников, которые так же надеялись покорить Америку, а стали жалкими эмигрантами без прав, а только с обязанностями мыть, подметать, подавать, унижаться и угождать.
Лично мне казалось, что знание английского и моя кандидатская степень станут определяющими в процессе обустройства в Америке.
Наивный, я тогда еще не осознавал, что еду в страну, где английский знают все, а моя диссертация о творчестве Роберта Бернса заинтересует разве что нескольких диаспорных дам, которые честно признаются, что когда-то что-то они читали, а вот на самом деле, кто такой этот Роберт Бернс и о чем говорится в его кантате "Веселые нищие", не помнят.
...Мы прилетаем в самый грандиозный из всех мировых аэропортов – имени Кеннеди. Это целый город аэровокзалов, империя взлетных полос, самый большой на всей планете авиапарк, главный аэропорт человечества.
Ошеломленные после нашего Борисполя величием и размахом нью-йоркского JFK, мы про себя радуемся , что сделали правильный выбор. Сколько можно жить на задворках человечества, пора пробиваться к центру мировой цивилизации!
Нас везут в Бруклин. Здесь живут наши дальние родственники, которые согласились нас приютить и помочь хотя бы первое время. Мы пытаемся рассмотреть город за окном, но уже почти ночь - мало что видно. И только мерцание огней напоминает: мы в другой "галактике".
А утром на нас ждало первое разочарование. Бруклин, по крайней мере, тот район, где жили наши дальние родственники, оказался грязным и неинтересным.
Страшные дома из почти черного кирпича и без балконов, очень мало зелени и очень много мусора под ногами и самый страшный монстр, которого мы когда-либо видели, - нью-йоркское метро.
В Бруклине его тяжело назвать подземкой, скорей, надземка. Так как здесь его подняли с помощью неуклюжих странных конструкций над землей и заставили людей привыкать к ужасному грохоту и скрежету, которые не утихают ни днем, ни ночью.
Мы долго изучали это произведение человеческого гения и так и не поняли, почему в самом большом городе богатейшего государства мира построено транспортное средство, вреда от которого людям намного больше, чем пользы. Если бы такое построили во времена Иосифа Сталина в Москве, он приказал бы расстрелять проектантов за вредительство.
Но Бог с ним, с метро, с его грязью и крысами. Мы спешим увидеть нью-йоркский центр – Манхетен, побывать в знаменитых бродвейских театрах и нью-йоркских музеях. Мы тратим деньги за проданное наше добро и наслаждаемся жизнью. Статуя Свободы, Метрополитен-музей, театры на Бродвее, уютные ресторанчики – сколько мы слышали раньше об этих недоступных раньше для нас "точках"!
И вот теперь мы здесь, касаемся руками Статуи Свободы, видим оригиналы Ван Гога и Ренуара, Моне и Мане, слушаем в нью-йоркской опере лучшие голоса мира, едим настоящие суши... Свершилось!
...Как быстро летит время! Кажется, только вчера мы прибыли в Нью-Йорк, а уже целый месяц позади. Наши далекие родственники, которых мы видим только поздно вечером, ведь они работают даже в выходные, интересуются, успели ли мы найти помещение и работу.
И мы начинаем искать. Очень быстро эйфория от знакомства с большим городом большой страны сменяется удивлением, а потом и шоком. Цены на жилье зашкаливают. За однокомнатную квартирку требуют тысячу долларов в месяц и просят еще тысячу залога.
Устроиться на работу с улицы нереально. Я покупаю русскоязычные газеты на Брайтоне и начинаю обзванивать тех, кто предлагает хоть что-то. "А кем вы были до эмиграции?"- спрашивает меня экзальтированная женщина из агентства, которое занимается трудоустройством эмигрантов. "Литературоведом". "А што ето такое?"- переспрашивает она и мне понятно, что если начну уточнять и рассказывать им о Бернсе, то меня примут за сумасшедшего.
В конце концов, мне повезло. По совету наших далеких родственников я пошел в ближайший ресторан и устроился там уборщиком. "Ничего, это временно,- успокаивала меня жена. - Надо же с чего-то начинать". Мы собрали остатки наших средств и сняли квартиру.
В доме, где живут большей частью пуэрториканцы. Они включают музыку на всю мощность своих многоваттных колонок уже в 7 утра. Я не выдерживаю и иду ссориться. Но наши соседи понимают только испанский. "Ке паса, ке паса?.."
В ресторане меня назначают мыть посуду и убирать банкетный зал. Причем все время следят, чтобы "не сачковал". Закончил мыть огромные баки, беги пылесосить ковры, пропылесосил – гладь скатерти, погладил – мой окна, помыл – чисти...
А вечером, когда начинаются гуляния, полностью переключаюсь на фарфоровую посуду. Ее целые горы, которые удается покорить только в час ночи.
Домой не прихожу, а приползаю. От усталости дрожат колени, перед глазами летают "мушки". Ничего, надо потерпеть.
И мы терпим. Скоро на работу устраивается и жена. Присматривать за старой и больной американкой. Она читает ей вечерами Бернса, а та аплодирует. Не знать только кому – великому поэту или несчастной сиделке из Юкрэйн.
Как стремительно летит время! Мы в Америке уже год, два, три... десять. Чего достигли за это время, до чего доработались? Как далеко убежали от наших первых "должностей" – посудомойщика в хасидском ресторане в Бруклине и сиделки возле больной американки? Давно нет уже того ресторана, и давно умерла американка. Мы с женой сменили десятки профессий десятки мест.
И все эти годы верили, что все вот-вот изменится к лучшему, надо только потерпеть. Но оно не менялось и не менялось. И уже, наверное, не изменится никогда. Только теперь мы поняли, что изменить свою жизнь к лучшему в теперь уже далеком 1995-м, когда только приехали в Америку, мы смогли бы, если бы сразу же после окончания знакомства с Нью-Йорком сели на самолет и вернулись в Киев.
Если бы своевременно поняли, что сделали огромную ошибку, бросив Киев и все, что с ним связано, и поехали за "жирным борщом" в Америку.
Еще не поздно вернуться, но это будет уже не возвращение, а, скорее, еще одна эмиграция. На этот раз обратная. И еще более тяжелая, чем та, которую пережили. Ведь там все изменилось до неузнаваемости. К лучшему? Не знаю.
Кто-то из великих сказал, что эмиграция – это всегда большая трагедия. Бегство от войны, крови и смерти имеет смысл. Эмиграция же ради несуществующих фантомов, которыми прельстились мы, даже не ошибка - сумасшествие. Добровольно калечить свою жизнь, уничтожать в себе самого себя, переквалифицироваться с Бернса на грязные тарелки?
Ради чего? Что мы потеряли и что получили? Когда в прошлом году впервые за все годы эмиграции я приехал на похороны мамы в Киев (она так и не дождалась нашего возвращения), то не узнал родной город. Не узнал своих друзей и подруг. Они жаловались, что им было тяжело, тяжело и теперь.
А мне было стыдно признаться им, докторам филологических наук, чем занимался в Америке я все эти годы. Они и дальше исследовали Бернса и Рильке, а что исследовал я? Чтобы выжить, пришлось поработать даже в морге, где обмывал покойников.
А жене врал, что работаю инструктором в детской школе тенниса. Был кочегаром, санитаром, уборщиком в бане, почтальоном, распространителем телефонных карточек, курьером, рабочим на химическом заводе...
Зачем все это? Ради чего? Материально ничего мы здесь не получили. Купили старое авто, выучили сына в очень дешевом и очень непрестижном колледже на компьютерщика, залезли в долги и приобрели домик в страшной "дыре" - городке, который по нашим меркам не дотягивает даже до звания "поселок городского типа". Он провоцирует ужасную депрессию и никогда не станет родным.
Прошло 10 лет, а мы так и не привыкли к Америке. Как была она нам чужой, так и осталась. А тем временем наши друзья приспособились к новым условиям киевской жизни. Купили там более просторные, новые квартиры, построили дачи, ездят на немецких автомобилях.
Купить сейчас в Киеве можно все, что захочешь. И лучшего качества, чем в Америке. Не хватает только денег. Но они научились зарабатывать и их. А самое главное, они никогда не чувствовали себя потерянными людьми. А это страшное чувство.
За годы эмиграции мы очень опустошились, ведь, вынося чужие объедки, занимались суетой сует, бегали, выживали, считали центы, платили по счетам...
И томили свой дух, деградируя и не замечая даже этого. Никому и ничего не хочу советовать - каждый сам выбирает свой путь в этой жизни - но если бы так произошло, что все вернулось назад, никогда бы, ни за какие деньги не решился бы на эмиграцию.
Наверное, мой случай не типичный. Есть в Америке более успешные примеры. Когда люди из Украины дорабатывались до больших денег и покоряли Америку.
Но я лучше жил бы в своем Киеве, купался бы в Днепре, ел бы жаренный на сале картофель и дальше исследовал бы Роберта Бернса. Одна бабушка-эмигрантка как-то так охарактеризовала наше существование в Америке: "Есть что есть, есть что пить, а радости нет".
Лично я чувствую себя старым-престарым мужчиной, который сидит возле разбитого корыта и вспоминает, как когда-то он, молодой и счастливый, наслаждался киевской весной с ее каштанами и сиренью, стоял на Днепровском берегу и пел "Як тебе не любити, Києве мій!", пил кофе по-киевски, любил женщин, ходил на театральные премьеры, и не спеша с наслаждением исследовал творчество своего любимого Бернса.
У него были "Веселые нищие", а мы нищие печальные.
Записал Валентин Лабунский
