Город, которого нет. Что происходит в Чернобыле и как здесь живут самоселы
Жив-був народ над Прип’яттю – і зник.
В Рудому лісі виросли поганки,
і ходить Смерть, єдиний тут грибник.
Ліна Костенко
Архаичный регион болот и лесов, где советский агитпроп оказался бессильным перед верой в домовых, леших и русалок. Земля, где смешались традиции язычников, иудеев и христиан разных ветвей. Полесье.
– Из этого кипящего котла появился типичный полещук, – рассказывает сопровождающий Андрей Панасенко. – У полещуков огромная тяга к жизни. Они всегда на позитиве. Сильная привязанность к своей земле – одна из главных причин, по которой в Чернобыльскую зону возвращались самоселы.
В представлении многих Чернобыль – это и есть атомная станция. В действительности – городок с многовековой историей, в 30 километрах от ЧАЭС.
После Всеукраинской переписи в 2001 году Чернобыль, как и Припять, отнесли к "городам без населения". Этот странный статус бывшего райцентра своим малоприметным существованием оспаривают 68 человек, когда-то вернувшихся домой после эвакуации.
В 1988 году во всей зоне отчуждения было 1245 самоселов. В 2001-м – 487. Сегодня всего 100, и больше половины из них живут именно в Чернобыле. Эти люди – словно последние духи, хранящие тайны Полесья.
Чернобыль в 21 веке превратился в город-общежитие, куда на четырехдневную или двухнедельную вахту едут около 2 700 работников зоны.
Здесь есть клуб, несколько магазинчиков, пара столовых, две гостиницы, кафе, банкоматы, больница, "скорая", полиция, СБУ и МЧС. Здесь хорошие дороги и нет светофоров.
В чем секрет долгожителей зоны отчуждения? Как выглядят дома, отданные человеком природе? Есть ли в городе дикие животные? И что держит в зоне ее редких обитателей? Репортаж УП из Чернобыля.
Ленин и Алена
Накануне 35-й годовщины аварии на ЧАЭС маляр-штукатур Алена Мила наводит марафет в чернобыльском доме культуры.
На значимость одноэтажного здания на пересечении улиц Советская и Карла Маркса указывают только двускатная крыша над входом и четыре колонны в неубедительном псевдоантичном стиле.
Летом 1987 года в местном ДК в присутствии советских и иностранных журналистов провели показательное выездное заседание Верховного суда СССР. В актовом зале, куда набилась пара сотен зевак с ЧАЭС и ликвидаторов, засудили шестерых виновников аварии, выбранных властью.
Коммунизм, вера в который испарилась в годы "перестройки", в современном Чернобыле частично наступил. Во всяком случае, для Алены и всех, кто приезжает в зону на вахту.
Бесплатное трехразовое питание и проживание в течение двух недель в городе, которого нет, делают существование Алены, жительницы соседнего Славутича, сносным. Но до уровня капиталистического бытия ей и остальным вахтовикам Чернобыля далеко.
– Сын у меня в Польше, – делится Мила. – 29 ему, семьи нет, сам себе балдеет. Работает на каре (погрузчике – УП) на заводе, где машинки стиральные.
Ну а чё? Зарплата – полторы тысячи долларов. Не такая смешная, как у меня – ставка семь триста, по четвертому разряду.
За спиной Алены – тридцать лет стажа, монетизированных в три с половиной тысячи гривен пенсии. В Чернобыле Мила работает десять лет. Приводит в порядок то, что без таких, как она, давно бы развалилось.
До памятника Ленину, застывшему напротив клуба, руки штукатура дойдут чуть позже.
– На постамент пару мешков цемента уйдет, – говорит работница.
Пикантности ситуации, немыслимой для остальной, декоммунизированной Украины, добавляет месторасположение вождя мирового пролетариата – между админзданиями СБУ и полиции.
Не так давно в центре Чернобыля стояли целых два Ленина. В администрации решили, что это перебор, и отправили одного истукана на территорию бывшего судоремонтного завода.
Дед Михайло и Каштанчик
Несколько лет назад сердобольные волонтеры из Америки бросились спасать в Чернобыле бездомных животных. Массовую принудительную стерилизацию пес Каштанчик благоразумно переждал в своей будке, во дворе дома на улице Мира, 47.
За калиткой с тризубом, разрисованной в желто-голубые цвета, под флажком Евросоюза, колышущегося у входа в хату, коротает свой век 83-летний Михайло Шилан – одинокий, но бодрый хозяин Каштанчика.
– Ой, хлопці! – восклицает старик, опираясь правой рукой на костыль. – Такий в мене пес, що я вже собак заводить не буду. Зараз розкажу.
– Приїхали американці, і всіх скастріровали, – делится историей чернобылец. – А мій паразіт лежав, з двора нікуда. А потім, як вони поїхали, всі там, пробачте мене, без яєць, а він вострєбований, понімаєш!
Всьо! Покинув хазяїна – і він вже там вожак стаї чорнобильської.
С тех пор в родной дом Каштанчик приходил всего несколько раз, пока окончательно не поселился на пустынных улицах.
То, что так легко далось псу – сорваться с цепи, забыть дорогу домой – у Шилана не вышло. Да он и не хотел.
Коренной полещук, на которого повесили издевательский ярлык "самосел", родился под Чернобылем, в селе Кошивка. Работал учителем начальных классов в Красно и в Горочанах. В покинутый и закрытый город вернулся в 2000-м вместе с женой.
Супругу, которой давно нет, пенсионер и сегодня называет с почтением – Паша Романовна.
– Взяв жінку на десять років молодше, – вспоминает о ней. – Щоб на чужих баб не завідувати, от. Троє дітей в мене. Ось цю хату купив років за п’ять до аварії, щоб тут жити. Десь за сім тисяч п’ятсот рублів – тих, наших, совєцкіх.
После смерти жены Шилан искать новую любовь не стал. Шутит, что выбора в Чернобыле нет, одни "кислицы" остались.
– Так, кислиці! – смеется он. – Поїв кисле яблуко – оскома! Нашо мені такі?
Для нечастых гостей у деда Михайла своя культурная программа. В его дворе мини-музей, где под навесом покоятся осколки прошлого, найденные в окрестных чащах и реках.
Немецкие консервные банки, снегоступы, гильзы от снарядов, военные котелки, колеса от телег. Винил Эдиты Пьехи Апрелевского завода грампластинок. Советские плакаты и таблички.
Дед Михайло и сам как осколок. Осколок Полесья, где силен и радостен всякий, кто твердо стоит на земле и крепко верит в высшие силы.
Однажды Шилан взял чужое стихотворение и переделал его в псалом. Он повествует о беде, уничтожившей будущее, и о желании умереть в родном доме. Но даже эта печальная лирика в исполнении деда Михайла перед журналистской камерой не звучит как капитуляция.
– Господи, сотвори із нами! І нехай ненавідящіє нас і нашу землю будуть осоромлені. Амінь! – крестится чернобылец.
Сопр
Нельзя садиться и ложиться на землю. Нельзя есть на открытом воздухе. Нельзя продавать алкоголь работникам зоны до семи вечера. Нельзя ездить без спецразрешения на авто после восьми и ходить по улице после десяти ночи.
Список запретов в Чернобыле большой. Но для ревностного соблюдения внутренних законов не хватает глаз, рук, страха и сознательности. Слово "радиация" местных давно перестало пугать.
Лояльность администрации больше всего распространяется на самоселов. Им разрешили вести привычное хозяйство, выращивать овощи, фрукты. Собирать в лесу ягоды и грибы, ловить рыбу – для себя, не для продажи.
Время от времени в их огороды наведываются сотрудники "Экоцентра" с дозиметрами. Радиационный фон в зоне разный.
– Тут сейчас 28 микрорентген в час при норме в 30, – показывает 24-летний Андрей Панасенко на небольшое электронное табло на фасаде здания, где раньше была почта.
– По всей зоне есть пункты автоматических систем контроля, информация с которых поступает на этот экран, – объясняет Андрей. – Вот, смотрите, где-то датчик показывает 728 микрорентген в час (в районе водоохранных сооружений, примерно в 30 км от Чернобыля – УП).
Андрей Панасенко закончил КПИ, но по специальности инженера работать не стал. Первый раз в зону попал в 2015-м, когда ему было 18. Сделал это "через колючку", как нелегальный турист. Затем остепенился и устроился официальным сопровождающим – "сопром", как говорят на местном сленге.
Для таких, как Андрей, зона лучше лекарств.
– Здесь спокойно, здесь все по-другому, – рассказывает он. – Находишься один на один с природой.
Заброшенные дома и улицы Чернобыля похожи на древний город в джунглях, увитый лианами. После аварии на ЧАЭС природа быстро отвоевала брошенное людьми пространство.
Запрет на прогулки по Чернобылю после десяти ночи связан в том числе и с вероятностью наткнуться на диких животных.
В разговорах с самоселами обязательно всплывут истории о встрече с дикими кабанами и даже рысью.
– Сейчас безопаснее, – успокаивает Андрей Панасенко. – Людей и шума больше. Кабан ушел отсюда. Но, тем не менее, в зоне и волки есть, и медведя даже видели, пару раз попадал на камеру.
Я знаю одного работника, который взял себе рысь, еще маленькой. Вырастил, отпустил в дикую природу, но там она долго не прожила – охотники убили.
Трудовик
Для 83-летнего Евгения Маркевича, живущего с женой на улице Школьной, слово "самосел" звучит обидно. Он хоть и родился в Киеве, но с юности осел в Чернобыле, в просторном дедовском доме, построенном в начале прошлого века.
– Дед на помещика работал, лесами заведовал. Следил, чтобы никакая зараза сосонку не срубила и не утащила, – рассказывает он.
За семь с половиной десятков лет, прожитых в этих краях, Евгений Маркевич, бывший учитель труда, успел стать настоящим полещуком. Сильным, бодрым, веселым.
– І москалять нас хвацько "самосели" – древлян поліщуків, чорнобилян, – старательно цитирует он язвительные строки одного из местных поэтов.
В своей клетчатой кепке, купленной за копейки в секонд-хэнде в городке Иванков, он похож на того самого Ленина, застывшего возле местного клуба.
В 1937-м отца Евгения, капитана Днепровского пароходства, расстреляли. После войны Маркевич с мамой и сестрой уехали из Киева в Чернобыль.
– Потому что жрать было нечего, загибались от голода, – вспоминает сын "врага народа".
Всерьез Чернобыль Маркевич покидал всего два раза – один раз, когда служил на флоте. Второй – после аварии на ЧАЭС. Сел на мотоцикл и уехал, но вернулся в том же, 86-м году.
О грустных и тревожных вещах Евгений Маркевич, закаленный окрестными лесами, говорит шутя и с улыбкой.
– Собаки тут на страже родины, – кивает он на своих псов Грача и Кузю. – На Черниговщине россияне, заразы, хотят проникнуть, а мы сюда оборону строим.
– Дочка у меня в Москве, с мужем. Он служил на Тихоокеанском флоте. Квартиру ему там дали, а потом забрали в штаб. Короче, враг украинского народа.
Его мама из села Залесье, а он сам в Чернобыле родился. Хороший хлопец. Капитан подводной лодки. Первого ранга. Стихи писал классные, – улыбается Маркевич.
В его огороде картошка, помидоры, огурцы. У дома – гигантская абрикоса, посаженная за пару лет до аварии на ЧАЭС.
– Растет и растет, – удивляется хозяин. – Вкусная очень. У нас все вкусное
Однажды в гости к Маркевичам зашел японский журналист. Озабоченный взрывом на АЭС в Фукусиме, где остались его родители, иностранец спросил: "В чем секрет вашего здоровья?".
Ответ чернобыльца был издевательски прост: правильное питание и витамины.
– Я оптимист очень большой, но осторожный, – смеется он. – 14 лет после аварии дозиметристом был.
Эх, нет у меня сейчас прибора. Сейчас бы вам показал одну трубочку. Вы бы попрыгали, хе-хе-хе.
У меня кусок твэловской трубки (ТВЭЛ, тепловыделительный элемент из активной зоны ядерного реактора – УП). Я ее заховал, чтобы никого не облучала, хе-хе-хе. Там такой сплав, хорошо из нее блесны на удочку делать.
– И сильно фонит?
– До чертиков! – отвечает хозяин двора. – Ладно, ребятки, давайте, не болейте! Переживайте этот поганый ковид-шмовид.
Откровение Иоанна и явление Богородицы
Ильинская церковь Чернобыля за последние столетия пережила несколько катаклизмов. Деревянное строение сгорело во второй половине 18 века. На его месте построили новое. История с пожаром повторилась через сто лет, и в 1877 году здесь возвели каменный храм, стоящий до сих пор.
Эсхатологический взгляд на жизнь у чернобыльцев окончательно сформировался со взрывом на ЧАЭС. После апреля 1986-го в мозгу набожных людей сложились все пазлы. Люди вспомнили Новый Завет, Апокалипсис Иоанна Богослова. И явление Богородицы, о котором даже писали в местной газете, высмеивая "сказки религиозных фанатиков".
Известную мистическую историю на свой лад монахиня Раиса рассказывает под жужжание журналистского дрона, зависшего над маковками церкви.
– Пресвятая Богородица явилась там, где часовня, лет за десять до аварии, – говорит Раиса, глядя на дрон с испугом и недоверием. – В руках Матерь Божия держала полынь, которую рассыпала на землю.
Молву о знамении коллективная память воскресила в 1986-м. Кто-то вспомнил о строках в Новом Завете, где рассказывается о том, как с неба упала большая звезда по имени "Полынь", отравившая реки и погубившая многих.
Благоговейного трепета перед этим предсказанием придает тот факт, что название города Чернобыль, куда снизошла Богородица, произошло от "чернобыльника" – одного из названий полыни.
Чудеса, по словам монахини Раисы, продолжились и в ночь аварии. За полчаса до взрыва на ЧАЭС вспышка яркого света озарила Ильинскую церковь.
– Батюшка аж проснулся, подумал, что храм горит, ага. В окно смотрит, а к нему торопится какой-то старец взволнованный.
Старец кричит прям, кхм-кхм: "Не время спать! Бегом на молитву!". Потом старец исчез, а батюшка пошел, встал на молитву. В это время и взорвалась станция, – делится монахиня.
Правду пересказывает Раиса или нет, но для жителей этой части Полесья авария на ЧАЭС стала настоящим концом их собственного света. Эта мысль максимально очевидна, когда находишься в местном музее.
Отменные столяры, гончары, умелые охотники, рыбаки, заботливые мамы и искусные мастерицы – коллекция полесских предметов быта, найденных в заброшенных домах, говорит многое о полещуках.
51-летний Анатолий Лазаренко, заведующий Центра культурного наследия, вспоминает, как быстро после аварии опустело его родное село Ямполь: "Люди по-комуністичному зібралися всі, поздавали домашню худобу та поїхали".
Анатолий родился в дедовской, типичной деревянной хате. Семья построила новую в начале 80-х, но долго пожить в ней не успела.
Спустя 35 лет, память о предках Лазаренко оберегает в холодных помещениях музея в Чернобыле. И еще на кладбище, в заброшенном Ямполе, где лежат его родные, и куда он наведывается каждый год.
Пророк
Земля, где однажды сбылось пророчество, взрастила новых пророков.
Через редких гостей, журналистов и туристов дед Михайло Шилан старается донести свое послание Украине. Полещук повышает голос, силится казаться злее и грознее, чем он есть на самом деле.
– Добрі люди, не буде миру, поки не відродиться чорнобильська земля! Елемент смерті і ненависті знаходиться в цій землі! – предупреждает он.
– Це тільки подлєц, який не шкодує себе, своє потомство, може держать цю зону вже 35 років, – продолжает вещать старик. – Треба, щоб вернулися сюди жителі. А вони звозять зі всієї України, з Росії радіоактивні відходи. Вся ця мразь буде текти в Прип’ять, в Дніпро, в Чорне море, потім – в Середземне.
Пророческий тон деда Михайла поначалу вызывает улыбку. Но во время беседы зреет вопрос, к которому подталкивает увиденное и услышанное в Чернобыле: не станет ли вся Украина зоной отчуждения? С уничтоженной природой, пустующими селами, коррупцией и стертой памятью о предках. Или, может, уже стала?
– Яка це держава? – продолжает возмущаться Михаил Шилан. – Знущаються над собою, над фінансами, крадуть гроші. Нещасні, обкрадені розумом і долею люди. Треба, треба відроджувати Чорнобиль. Заради вас, заради майбутнього дітей!
На пустынной улице с заброшенными домами, где жили сотни людей, 83-летний полещук ведет к своему гаражу – кто-то вырвал металлические ворота вместе с луткой и увез в неизвестном направлении.
– Покажіть це тварям, які вас сюди послали! – негодует старик, по-старинке полагая, что журналистов на задания отправляют чиновники. – Взяло воно крана, вирвало, погрузило і вивезло. В хатах батареї повирізали. Ось вам КПП – ніхто не бачив, дураками прикидаються. Ось що це таке – Чорнобиль!
Нема держави! Є гидота при владі. Їм Чорнобиль без чорнобильців треба, країна без українців, Крим без кримських татар, Донбас без донеччан. Тварюки, що ти думаєш?!
С лицемерием представителей власти самоселы встречались не раз. Бывший учитель Евгений Маркевич рассказывает: когда законник на речке встречает местного рыбака, то всякий раз напоминает о том, что ловить здесь рыбу не положено.
– А когда появится такой набомбленный катер и начинает током лупить, то этих браконьеров милиция не видит.
Я бы их с пулемета – та-та-та! Як ото бандеровцы расстреливали наших энкавэдэшников, так и этих паразитов, – смеется Маркевич.
Юмор, не толще английского, остается главной опорой полещуков. И их земля. Свидетельства о людях, которых она закалила, скоро окончательно перекочуют в гигабайты мультимедийных файлов.
На центральном месте, над кроватью в доме Михаила Шилана, на стене в черной рамке висит размытое цветное фото. На нем пейзаж, каких в Украине миллион: деревья и речка. Но для хозяина хаты это центральное полотно его жизни.
– Рідна Кошівка, річечка Вовчик, – объясняет он. – Кусочок родіни. Лучше моєї землі чорнобильської нема. Я не хочу нікуди йти. Хочу тут померти, тварюки провладні.
Сняв кепку и надев очки, дед Михайло садится на стул.
– О, синочок, у тебе зажигалка є? Запалі свічечку, пожалуйста. Запалі, котік, одну і другу. Не мене більше фотографуйте, а свічечки, – просит он журналиста.
Настроив баян, старик затягивает плачевную оду погибшим ликвидаторам. Отдав им дань, он вмиг, с полесской легкостью, переходит с минорного на мажорный лад.
На встречу с праотцами он не спешит.
– Всього доброго вам, хлопці! Приїжджайте восени. Пригощу вас виноградом чорнобильським.
Евгений Руденко, Дмитрий Ларин, Назарий Мазылюк, Эльдар Сарахман, УП
