Американская кровь, пролитая на украинской земле. Как дочь Кита Келлога Меган Моббс возвращает имена погибшим в Украине
Когда 11 сентября 2001 года американский программист Грейди Курпаси услышал новости о самолетах, врезавшихся в башни Всемирного торгового центра, он бросил все свои дела и отправился пешком из нью-йоркского района Квинс в Нижний Манхэттен. Именно в этой части города, оказавшейся в эпицентре атак, должна была находиться его возлюбленная Хисон.
Она выжила, но тот день и те поиски изменили судьбу 29-летнего Грейди – он решил завершить карьеру программиста и поступил в Корпус морской пехоты. Стал офицером, служил в Ираке и Афганистане, был ранен, получил "Пурпурное сердце".
Спустя двадцать лет служения американскому народу, в сентябре 2021-го капитан Курпаси вышел в отставку. И, казалось, должен был вернуться к гражданской жизни.
Но вскоре мир всколыхнули новости о полномасштабном вторжении России в Украину. И Грейди Курпаси решил, что его умения будут полезными на украинской земле. В марте 2022-го года он уже бился с россиянами в Ирпене. А в апреле во время задания на Херсонщине попал под российский обстрел. Последнего бойца, который видел его живым, россияне взяли в плен.
Больше года судьба Курпаси оставалась неизвестной. Весной 2023 года о его истории узнала американка Меган Моббс (ее отец Кит Келлог при президенте Трампе станет спецпосланником США по вопросам Украины).
Она восприняла эту историю близко к сердцу не только из-за гражданства Курпаси: в 2009-м он был стипендиатом Фонда Пэта Тиллмана, так же как и четырьмя годами позже сама Моббс.
Поэтому она решила провести расследование, чтобы узнать судьбу капитана. И подключила к нему сотрудников американского благотворительного Фонда Везермана, которым руководит Моббс.
Фонд Везермана (The Weatherman Foundation) создали американцы Элизабет Везерман и Эндрю Дункан. С началом полномасштабного вторжения России они сконцентрировали его работу на помощи украинцам через гуманитарные программы. По состоянию на сейчас речь идет уже о сумме в 150 миллионов долларов.
Именно рассказ о работе фонда является целью этой статьи.
А история Грейди Курпаси стала примером того, как Фонд следует своему принципу – выявлять пробелы и заполнять их.
По состоянию на весну 2023 года Фонд решал другие проблемы. Наиболее масштабным их проектом было создание логистического центра на румынско-украинской границе, откуда более чем 70 гуманитарным организациям в Украине доставили более 10 000 паллет помощи.
Одной из сотрудниц, которая сопровождала проекты, доводила до бенефициаров гуманитарную помощь и просто ездила туда, "где сложно и страшно", была Ирина Хорошаева. Теперь ее приобщили к поискам Курпаси.
– Мы начинали как слепые котята. Это просто было такое уникальное дело, которое нужно было взять, сделать, закрыть и забыть, – вспоминает она.
Однажды поиски привели ее к дверям николаевского морга. Там лежали останки бойцов, которые после деоккупации части Херсонщины забрали с того самого участка, где приняла последний бой группа Курпаси.
И среди них Ирина нашла бронежилет с его позывным.
Но это была лишь часть работы. Далее нужно было идентифицировать останки тела – для этого провели костную ДНК-экспертизу. Связаться с семьей, которая за это время получила много ложных сообщений о судьбе Грейди. В конце концов репатриировать его.
– В какой-то момент она [жена] сказала, что знала: Грейди уже нет. Когда у вас есть любимый человек, вы просто знаете, что его больше нет. Но у них была 13-летняя дочь. В то время она была еще совсем маленькая. Для этой семьи очень важно было обрести внутренний покой и иметь возможность поставить точку в этой истории, – рассказывает Моббс, которая вместе с родными встречала гроб с телом Курпаси в нью-йоркском аэропорту.
Оказалось, что это не единичный случай. Что и другим семьям иностранных бойцов, пропавших без вести или погибших в Украине, тоже нужна помощь. Так Фонд Везермана создал программу для их поддержки.
А Хорошаева больше не занимается гуманитарной помощью – теперь на ней поиск, идентификация и репатриация тех, кто не родился в Украине, но отдал за нее свою жизнь.
"Мы не хотим, чтобы американская мать сказала, что Украине нет дела до ее погибшего сына"
Сегодня по программе "Пропавшие без вести и павшие" Фонд Везермана сопровождает более 100 личных дел военных из 27 стран. Его команда устанавливает личности бойцов, считавшихся пропавшими без вести, репатриирует погибших и оказывает юридическую помощь их семьям.
Кроме прочего, это и вопрос о репутации самой Украины. Которая в условиях войны не имеет достаточных ресурсов, чтобы поддерживать связь с семьями погибших иностранцев и оказывать им помощь в той мере, в какой она нужна.
– Реальность такова, что юридические процедуры для разных стран отличаются. Невозможно ожидать, что украинское правительство разберется во всех нюансах этих 27 стран, процессах репатриации, льготах, нотариальных услугах, процедуре взятия образцов ДНК, – объясняет Меган Моббс. – И опять же, у чиновников просто нет времени разговаривать по телефону по 2–3–6 часов с каждой семьей, чьи близкие были убиты, и объяснять весь процесс.
Многие семьи иностранцев говорят: "Мы хотим рассказать о своем опыте в медиа". Иногда, это не положительный опыт, особенно в США, где важно понимать политический контекст. Мы не хотим, чтобы американская мать вышла на национальное телевидение, плакала и говорила: "Украине нет дела до моего погибшего сына". Поэтому мы делаем все, чтобы они знали: их потеря не напрасна. Мы видим это как службу Украине – служение стране и ее людям.
Учительница из Сан-Антонио (Техас) Ракель Гамм называет фонд "проблеском света" и "своими глазами на украинской земле". Хотя поначалу она относилась к команде с недоверием. Оно и не удивительно. Она потеряла сына, свою гордость, Седрика, который в школе был так хорош в математике, а все же выбрал военную карьеру.
В марте прошлого года Седрик погиб, защищая Украину, его тело не могли найти. И тут появляется некая Лорен Гийом, директор по управлению программами Фонда Везермана, тоже из Техаса, и говорит: "Не теряйте надежду, мы поможем найти вашего сына". Но дело в том, что Гамм эту надежду уже потеряла. "Что ж, тогда сначала я хочу знать вашу статистику успехов", – отвечает она.
Лорен продолжает ей писать из Киева, организовывает онлайн-звонки и просит сдать ДНК-тест, чтобы можно было идентифицировать тело сына, если его найдут.
– Когда закончился учебный год, моя дочь сказала: "Пожалуйста, мама, сделай этот ДНК-тест ради меня. Сделай, мне будет легче". Я поехала сдавать и снова подумала: "Это одна из самых бессмысленных трат времени в моей жизни – сдавать ДНК. Не вижу в этом смысла. Его больше нет". В своей голове я уже смирилась с тем, что никогда не получу его останков, что он ушел, – говорит Гамм.
А в октябре Лорен Гийом находилась в винницком бюро фонда и листала в телефоне фотографии с останками тел погибших. Вдруг ее палец остановился. Она узнала татуировку на одной из фотографий – слишком уникальную, чтобы ее забыть.
Это был Седрик Гамм.
Седрик, который в восьмом классе прочитал "Дневник Анны Франк" и обрел понимание, что есть зло, которое надо останавливать. Седрик, который после школы поступил в американскую армию и за шесть лет дослужился до звания штаб-сержанта. Седрик, который планировал тренировать украинских бойцов на военной базе в Польше, но через две недели решил, что его место – на фронте. Седрик, который в своем последнем бою уговорил собрата оставить его, раненого, и спасти себя, пока дроны работают не так плотно.
В том бою Седрика ранило в ногу. Побратим наложил ему турникет. И когда тело опознали в морге, для Ракель Гамм было утешением узнать, что жгут был так умело наложен, что оставался на месте. Возможно, это было для нее доказательством, что люди рядом сделали все возможное, чтобы сохранить жизнь ее сына.
"Я знала, что Украина будет сопротивляться"
Меган Моббс, выпускница Военной академии США в Вест-Пойнте, несла службу в Афганистане в составе подразделения по воздушному снабжению, изучает клиническую психологию. Президент Фонда Везермана. Далее – её прямая речь.
Я влюбилась в Украину, когда мне было десять. В начальной школе нам дали задание – выбрать страну и сделать о ней презентацию для класса. Я выбрала Украину. Это был 1996 или 1997 год. И тогда в США говорили об Украине типичные вещи, такие как "житница Европы", "молодая новая страна". Я сделала эту презентацию и помню, как тогда подумала: "Какая же это классная страна". У нее столько возможностей впереди. Она имеет выход к морю, имеет зерно, а еще у людей красивая одежда и цветы в волосах. Меня это восхищало. Это была идея о появлении чего-то нового, обещание чего-то великого.
Я служила в Афганистане, и для многих ветеранов то, как наше правительство оттуда вышло, вызвало определенный надлом в душе. Я хорошо помню разговоры о том, насколько это неправильно – когда правительство лжет людям, говорит, что мы будем рядом, что мы поддержим, а когда наступает время действий, мы делаем наоборот – оставляем их.
Так что когда началось полномасштабное вторжение, у меня были друзья, которые на тот момент работали в администрации Байдена, были друзья, которые до сих пор служили в армии – и все до одного говорили: "Мы не останемся. Мы покинем Украину и позволим событиям развиваться своим ходом".
Основатели фонда – Элизабет Везерман и Эндрю Дункан с которыми мы тогда работали в Афганистане, сказали: "Нет, мы не можем так сделать. Мы не можем покинуть Украину. Мы должны найти способ присоединиться". И именно тогда мы и начали действовать – в 2022 году.
В феврале, когда [российская] группировка на границе начала расти, все эксперты на телевидении говорили, что вторжение произойдет, и фраза "Киев за три дня" приобрела популярность.
Конечно, оглядываясь назад легко так говорить. Но я знала, что Украина будет сопротивляться.
Мой отец говорил с Джоном Робертсом, ведущим Fox News. Это был не разговор в эфире, а личная беседа. Отец сказал ему: "Послушай, Джон, это вторжение произойдет". Другие эксперты тогда говорили, что этого не произойдет. Кто-то говорил, что вторжение будет, но Украина падет, а кто-то – что никакого вторжения не будет, что это просто агрессивные действия со стороны России. Отец тогда был единственным за кулисами, кто достал карту, показал ее Джону Робертсу и сказал: "Вторжение будет, вот все индикаторы, все военные признаки, подтверждающие это". Он также был тем человеком, который сказал: "Украина будет сопротивляться".
Изначально, возможно, для меня это было короткое, сильное и эмоциональное восхищение Украиной. А теперь – это длительные отношения. Американская кровь пролита на украинской земле. Эти страны навсегда связаны. И я вижу работу нашего фонда как долгосрочную. Мы здесь не просто ждем конца – каким бы он ни был каким бы он ни был. Мы проживаем целый спектр эмоций, но мы хотим, чтобы Украина не просто выжила, но и развивалась.
Это моя 26 поездка в Украину. У меня две дочери. Маленьким детям всегда труднее объяснить, почему ты уезжаешь надолго, особенно когда ты – мама. Но я постоянно с ними говорила – и до сих пор говорю – что нужно верить во что-то большее чем ты сам.
Вернуть погибшим имена
Программа помощи семьям погибших тесно связана с другой программой фонда Везермана – идентификации павших бойцов. Фонд устанавливает личности погибших, которых невозможно идентифицировать только по ДНК, и финансирует команду украинских судебно-медицинских и криминалистических экспертов, которые разработали новую методологию идентификации и обучают судебно-медицинские бюро по всей Украине.
А коротко это звучит так: они возвращают имена погибшим.
– Костная ДНК – это сложная история. Измельченный костный материал смешивают со специальным раствором, который помогает растворить минералы и высвободить ДНК из клеток. Требуется время, чтобы получить результат. Когда я спросила у экспертов в Днепре, сколько таких тяжелых экспертиз они могут сделать за месяц, мне сказали, что только десять, – рассказывает сотрудница фонда Ирина Хорошаева. –. Мы провели исследование, поехали в регионы, внедрили методологию некродактилоскопии – это дактилоскопия для мертвых в сложных состояниях.
Опознание по отпечаткам пальцев – процесс значительно более простой, чем ДНК-анализ, и его результаты не вызывают сомнений. Во многих странах эта процедура идентификации погибших стандартна и более приоритетна. Но не в Украине, где дактилоскопическое совпадение не имеет юридической силы без ДНК-верификации. В результате в лабораториях возникают огромные очереди, а семьи погибших защитников могут месяцами ждать тела близких. Нерешение этой проблемы может иметь и экономическую подоплеку: одновременное признание тысяч погибших требует соответствующего количества социальных выплат.
Однако Фонд Везермана работает и над тем, чтобы изменить эту ситуацию: поддерживая юристов, которые трудятся над предложениями к изменениям в законодательстве.
– Смотреть на кладбище с номерами – это очень страшно. Ты понимаешь, что никого не можешь назвать по имени, но это твои ребята, это твои девчата, – говорит Хорошаева. – Когда возвращается имя – да, это горе большое в семье, но правда стоит того, чтобы получить ее. И чтобы знать, куда потом прийти, чтобы сказать погибшему: "Привет, как ты?". Зажечь ему сигарету, налить ему пива.
"Украина как Нормандия. Здесь снова хоронят американцев"
Эндрю Дункан, соучредитель Фонда Везермана, прямой речью:
Наш фонд создали не для политики и не для встреч с высокопоставленными чиновниками. Мы не работаем, чтобы заработать себе имена на пресс-релизах или фотографиях с президентами. Наша миссия – абсолютно конкретна и очень проста: защищать детей Украины и тех, кто их защищает. Это – ядро нашей работы, нашей идентичности и смысла существования.
Наши команды ежедневно видят смерть, разговаривают с семьями погибших, сталкиваются с горем. Они проходят через морги, где сотни тел, они обучают медиков на передовой, зная, что те пойдут в бой и, возможно, не вернутся. Это нельзя переживать легко. Но мы держим фокус: дети, их защитники и те программы, которые реально меняют жизнь.
Я верю, что частью нашего наследия станет и формирование культуры чествования павших в Украине. Сегодня, к сожалению, у вас еще нет времени на это, потому что страна живет в водовороте катастрофы. Но я знаю по опыту других войн: без этого общество оставляет себе незаживающую рану. Я всегда вспоминаю пример Стивена Спилберга, который создал Фонд Шоа, чтобы записать свидетельства о Холокосте. Эта война тоже должна быть зафиксирована, правду нельзя позволить стереть.
Моя личная мотивация идет от семьи. Мой отец воевал во Второй мировой, а мать когда-то повезла меня в Берлин – показать, что значит свобода. И я увидел разницу между свободой и коммунизмом. И в ту ночь, когда упала Берлинская стена, моя мама умерла. Это был 1989 год. Эта дата навсегда запечатлелась в моем сердце как доказательство: свобода и потеря всегда идут рядом.
Мой отец строил металлургические заводы по всему миру, в том числе в Украине. Я с детства видел советскую систему, ощущал холод войны и иронично – "железный занавес".
Я знаю точно: свобода никогда не бывает бесплатной. І сегодня я могу смотреть детям в глаза и говорить: я сделал всё возможное, чтобы вторжение в европейскую демократию было остановлено. Украина – это как Нормандия. Здесь снова хоронят американцев, как тогда во Франции. Разницы нет.
"Хотел подорваться, но нечем"
Они договорились: если кого-то ранит в дороге, каждый будет сам за себя.
С такой степенью истощения под плотным огнем это и не удивительно. Майор Михаил Яворский и его побратимы продержались на позиции на Харьковщине двенадцать дней, последние три им не могли доставить воду и еду. За это время офицер насчитал около пятисот взрывов вокруг.
Теперь, убедившись, что еще один день на позициях приведет к их гибели, группа решила отступать. Все – с контузиями, несколько – ранены. Сначала – 400 метров до соседней позиции, а затем – полтора километра в тыл.
– И короче, подорвался на мине дедушка – ну как, дедушка, мальчик 59 годиков. И мне так жалко стало его. Хоть и договаривались мы, что каждый за себя, но я его взял на плечи и начал нести, – вспоминает Яворский. – Немного пронес, а сил уже не имею ни фига. Говорю: "Дядя, я тебя не донесу". Вызвал подмогу, прибежали ребята с носилками....
В этот момент их и заметил вражеский дрон. Под ногами Яворского взорвалась земля.
Он почувствовал сильный удар в челюсть, по ногам и руке. Шокированный, пытался убежать и понял, что бежит на костях. Упал, отполз под дерево и закрутил себе турникеты ниже колен.
– Лежу себе. Автомат где-то отпал и гранат нет, – продолжает рассказ Яворский. – До ранения у меня такие мысли были: если ты обрублен на пределе, то смысл жить дальше? Лучше подорваться. Но даже застрелиться нечем. Тогда я турникеты открутил, думаю: стечь себе да и все.
Но парни меня нашли. Переложили заново турникеты и начали эвакуацию.
Яворский – пограничник, 23 года службы. Спортсмен – играл в пляжный волейбол в ветеранской лиге. А теперь говорит с УП из Нидерландов, потому что именно там проходит лечение после ампутаций ног и тяжелой операции на челюсти.
И теперь его история – не про открученные турникеты, а про возвращение к жизни.
– Боже, Михаил мне скидывает видео, как он плавает в бассейне в Нидерландах, и пишет мне, что мы его отправили в рай. И я думаю: слава Богу, что у нас есть такая возможность помогать военнослужащим, – восторженно говорит Роман Жура, занимающийся в Фонде Везермана программой эвакуации раненых.
По этой программе Фонд транспортирует раненых в Украине военных – как украинских граждан, так и иностранных добровольцев – в ведущие травматологические клиники Европы. Лечение, протезирование, реабилитацию раненых покрывает принимающая сторона. А фонд оформляет документацию, перевозит военных и координирует их прием за рубежом. Уже более 140 бойцов получили помощь.
Жура называет своим офисом украинские больницы. Ежедневно он ездит по госпиталям в поисках тех, кто нуждается в лечении в Европе. Признается: в начале большой войны он дежурил в самообороне и понял, что ему не хватает смелости держать автомат. Тогда Роман решил помогать армии иначе, однако каждый день чувствует вину за то, что сам еще не надел пиксель.
Критерии эвакуации раненого за границу прописаны в приказе № 574 Министерства здравоохранения. Но нужно желание самого пациента, разрешение врача, а главное – чтобы люди просто знали о такой возможности.
– У меня есть одна большая слабость – я не могу сказать военному "Нет", – признается Жура. – Я стараюсь до конца за него бороться.
***
Если спросить у сотрудницы Фонда Везермана Ирины Хорошаевой, что она чувствует, когда ищет павших на войне бойцов, она расскажет о звере, который грызет ее изнутри и повторяет одно и то же: ты делаешь недостаточно, "Ты делаешь недостаточно, ты делаешь недостаточно...".
И это ощущение, говорит она, присуще и другим ее коллегам.
Недавно Хорошаева искала трех военных, погибших в селе, которое впоследствии захватил враг. Тела двух из них россияне отдали. Третьего Ирина никак не может найти. И теперь ей повсюду видится его позывной. Этот боец ей снится.
На Майдане Независимости в Киеве люди создали мемориал погибшим воинам. Среди тысяч флажков есть и те, что установлены в память о бойцах, которых удалось найти и идентифицировать Ирине и ее коллегам.
Для Хорошаевой поиск погибших воинов начался с капитана Грейди Курпаси. И, говоря о своем первом деле, она вспоминает один день.
Фонд уже идентифицировал личность Курпаси и оформил документы. Ирина забрала его останки из николаевского морга и положила на заднее сиденье авто – довезти до Одессы и подготовить к репатриации. Сама Хорошаева села рядом с водителем.
Автомобиль ехал, а у Ирины вдруг возникло навязчивое ощущение, что за ее плечом кто-то сидит. На самом деле и нет никого, но будто бы боковым зрением видишь чье-то присутствие.
И тогда она все поняла.
– Знаешь, сказала она водителю, Грейди стал на один шаг ближе к дому.
Рустем Халилов, Севгиль Мусаева, УП