А что если времени не существует – есть только чувства, движение в пространстве и течение мыслей?
Кинооператор Ярослав Пилунский, привыкший к четкому тайм-менеджменту, почувствовал иллюзорность времени, когда посмотрел на мир сквозь камеру дрона.
Его зима в Бахмуте в составе тактической группы "Адам" длилась двенадцать месяцев. "Это было стопроцентное ощущение, что прошел целый год", – говорит доброволец, который, будто герой фильма "Интерстеллар", ради спасения родных решился пройти через червоточину.
Когда времени не существует, павшие собратья всегда присутствуют. А слово, звучащее на грани, не привязано к горизонту событий, к конкретной эпохе.
Как-то лежа в окопе во время обстрела, Пилунский обратился к мухе с обожженными крыльями: "Привет, малышка! Вижу, тебя тоже война потрепала?". С тех пор жизнь каждого насекомого (не врага) стала для Пилунского намного ценнее.
Вторжение чужаков в чье-то пространство – сюжет , который тоже вне времени. "Я отношусь к ним, как к каким-то существам с другой планеты, – рассказывает тот, кто снимал "Оранжлав", "Вий" и слезы группы "KAZKA". – Они крепкие, очень опасные. Их просто надо уничтожать".
"Таким образом мозг выстраивает психологический якорь, за который можно уцепиться, – объясняет боец. – И если это удается, человек адаптируется к военной работе. Это защитная реакция, которая необходима для того, чтобы пересечь границу морального кодекса, с которым ты живешь свою гражданскую жизнь".
Тем, кто хочет оправдать собственную жестокость, удобно разводить руками: война является естественным состоянием человечества. С верой в это утверждение живет и тот, кто устал решать вопросы жизни, Вселенной и вообще.
"Война – точно не моя стихия, – говорит Пилунский. – Я всегда был пацифистом. Но надо двигаться".
Между "был" и "надо", среди времени и пространства он выбрал действие: "Я – крымский сам. Надо свое возвращать. Я был в плену в 2014 году (весной после оккупации полуострова – УП). Когда меня освободили, пообещал беременной жене, что на фронт не пойду, буду заниматься волонтерством. Но сын подрос, и я сказал: "Все, надо".
"В каком-то из параллельных миров ты уже умер"
Как в кино или в шоу.
"Не верю, что все это реально", – говорил журналисту УП актер и доброволец Виктор Стороженко. Это было в тени дворика главного госпиталя Минобороны в Киеве, где летом 2022 года штурмовик "Легиона Свободы" проходил реабилитацию.
Это было и потом – в общении с другими воинами. "Трудно поверить, что все это происходит с тобой", – прибегали они к похожим описаниям пережитого на фронте.
"Я бы не называл это "как в кино", – реагирует на устойчивое выражение Ярослав Пилунский. – Ощущение нереальности событий – да, оно постоянно есть. Но кино – выдумка и игра, а я не могу признать, что война является игрой".
Однажды в десяти метрах от него разорвался танковый снаряд. Все было похоже на сон. А может, все и происходило во сне?
"Каждый день я видел, насколько разрушительны эти танковые разрывы, а тут выхожу прямо из него своими ногами. Воспринимать все это как реальность, как какую-то логическую или просто последовательность событий – невозможно. Начинаешь думать, что в каком-то из параллельных миров ты уже умер, а в этом – еще жив".
Стоит оказаться перед лицом смерти или пойти в бой, надев ее маску, мозг чудит на полную. Когда во время минометного обстрела враг корректирует огонь, а боеприпасы ложатся все ближе, время замедляется.
"Они знают, где ты, и бьют именно по тебе. Разрыв, еще разрыв... Ближе, еще ближе... Минуты между взрывами в такие моменты растягиваются на часы. Цвета становятся ярче.
"Ты будто человек, который переживал клиническую смерть: он видит какой-то коридор или летит в туннеле, – продолжает Ярослав Пилунский. – Но это просто мозг достраивает финальную часть, чтобы ты смог абстрагироваться от ужаса. Чтобы было не так страшно.
Когда на войне сложно привязаться к какому-то образу, к определению всего, что там происходит, то первое, что приходит в голову – "как в кино".
Читайте также: В плен я никогда не пойду. Последний бой штурмовика Медяника на Курщине
По высокой траве
Поговаривают, кинооператор Роберт Ричардсон – который вместе с Тарантино убил Билла, освободил Джанго, сделал восьмерку омерзительной, а ублюдков бесславными – однажды в Голливуде едва не сгорел на работе.
Во время съемок "Авиатора" Ричардсон настолько увлекся воплощением фантазий Мартина Скорсезе, что огонь испортил его обувь. Но что бы произошло с Ричардсоном, обладателем трех "Оскаров", если бы он заменил кинокамеру на камеру дрона?
"У нас в экипаже была поговорка, – вспоминает Ярослав Пилунский. – Даже не поговорка, а девиз: паранойя и комфорт! Каждый раз, когда выходишь в килл-зону, надо бояться, быть на чеку.
Каждый шаг – с мыслями: куда сейчас ступаешь, не подвернешь ли ногу, не наткнешься ли на мину. Каждый шаг: а все ли сделано, чтобы ничего не отвлекало от выполнения задач? Оборудовали ли максимально позицию, взяли ли воду, еду, запасную, теплую одежду?".
"Паранойя и комфорт, – продолжает Пилунский. – Вот – постоянный режим существования на войне. Все должно быть сбалансировано, но "паранойя" остается на первом месте. Страх есть всегда. И поэтому на фронте – не как в кино или на съемочной площадке. Тебя здесь постоянно и по-настоящему хотят убить.
Ты всегда под присмотром. Смотри под ноги, слушай небо".
Незадолго до интервью Ярослав с "директором" – так он называет командира группы – шли по тропе, искали необходимую им точку. "Я взял направление и говорю: "А можешь впереди меня идти?", – рассказывает Пилунский. – Знаю, что на том клочке не заминировано, но мне все равно некомфортно ходить по высокой траве. Ему пофиг (командиру – УП), а мой мозг уже пытается управлять мной".
Паранойя проигрывает комфорту, когда Пилунский возвращается домой.
"Год не был там, – вспоминает он. – И вот когда открыл дверь, у меня было ощущение, что я только вчера отсюда вышел. Как будто в моей гражданской жизни был очень короткий перерыв. Вся военная работа сжалась, осталась где-то там.
Дом с тылом и фронт – параллельно существующие миры. У меня как будто тумблер переключается: вот – ты военный. Вот заходишь домой – и ты совсем другой, гражданский человек".
"Как будто не было этого года со всеми его ужасами, неизлечимыми потерями, разрушительными разочарованиями и бесконечно растянутым временем. Как будто не проваливался в эту черную дыру, в которой только три месяца зимы под Бахмутом казались целым годом", – написал Пилунский в Фейсбуке о своем личном ПТСР.
Читайте также: Изюм, рука с браслетами, Сергей Сова. История одного фото и жизни казненного россиянами Героя Украины
Невероятно красиво
Самый длинный план Пилунского в клипмейкерстве – три минуты тридцать одна секунда. Столько в 2006 году двигалась камера, чтобы снять одним кадром видео, название которого Ярославу трудно вспомнить. Но гугл все помнит: группа "Мурены", песня "Трек 22".
На фронте его "кадры" значительно длиннее. Если "Мавик", то примерно пятьдесят минут. Если "Лелека" – три часа. Бывают дни непрерывной работы. Два десятка вылетов, один за другим. "Под елочку сходить" – все, что успевает пилот во время перезарядки.
"У меня внутренний конфликт вот в чем: я постоянно укрощаю желание использовать дрон как творческую машину, – говорит Пилунский. – Идем, например, на позицию и встречаем цветущее маковое поле – так я снял кадры, которые потом попали в разные фильмы".
Под Часовым Яром Ярослав передвигался по дороге, которую постоянно обстреливали "градами". "Каждый день, в одно и то же место забрасывают", – говорит он.
"И вот однажды закат, – продолжает. – Еще пятнадцать минут и солнце исчезнет за горизонтом, и именно в этот момент должны быть прилеты. У меня пауза в работе. Я пользуюсь возможностью: занимаю позицию, поднимаю дрон. Дальше пошел аккуратный, кинематографический "наезд" – с композицией, всем остальным.
А потом полетели "грады" – нереально красиво! Этот кадр вошел в "Долгие сутки" Бадоева".
Несмотря на ужас в пространство войны прорывается красота – из той, другой вселенной, где дом, родные и любимое дело.
Под очередным обстрелом в окопе Пилунский размышлял над тем, какой кадр он теряет. Вот – лежат побратимы рядом. "Получилось бы круто вон с того ракурса". Но нет, внутренний режиссер говорит: "Лежи, не шевелись!".
"Желание раскадрировать какую-то сценку на войне, сделать документальной постоянно возникает, но все же себя приучил: я – солдат. Я солдат, и мне надо выполнять боевые задачи, а не заниматься творчеством. Мне надо сохранять боевую концентрацию, иначе никто из побратимов мне не будет доверять", – обїясняет Пилунский.
Несколько месяцев назад он впервые после вторжения взял гражданскую камеру. На съемки клипа для "Антител" ехал с опаской. "Боялся, что все забыл, что буду "тупить", – объясняет. – Волновался, что не справлюсь с плотным графиком, в который надо вписаться".
Но он оказался в нужном месте, хоть и в ненужное для военного время.
"Я настолько соскучился по съемочному процессу! Пришел, и будто ящичек открылся: бегал, как двадцатипятилетний парень, выставлял ракурсы, делал все будто играя".
Читайте также: "Бегущий по лезвию". Как фотограф Ристенко оказался в оккупации, стал аэроразведчиком и сменил рассветы на сумерки
Найти слова
Когда дроны летят, музы молчат. В лучшем случае едва шепчут.
На фестивале "Молодость" в 2014 году еще гражданского Пилунского пригласили в жюри. "Это был такой треш! – вспоминает он ленты о войне, которые ему пришлось судить. – Так всегда: когда происходит судьбоносное, трагическое событие, первым выпрыгивает тот, кто мало понимает суть того, о чем он рассказывает другим. Он просто пользуется обстоятельствами".
Уже будучи военным, в период перевода из одного подразделения в другое, Ярослав сел писать сценарий. Думал, приобретенный боевой опыт облегчит задачу. Но едва ли не впервые с начала вторжения ему понадобилось время – то, привычное, не иллюзорное, которого у него сейчас мало.
"Чтобы вернуться в состояние художника, мне нужно как минимум несколько дней, – рассказывает. – Возможно, я просто требователен к себе. Но выполняя боевые задачи, военную работу, невозможно создать что-то большое, какой-то настоящий месседж для других. Для этого нужно немного времени, посмотреть на все со стороны".
"Думаю, сейчас настоящее кино о войне невозможно сделать, – продолжает Пилунский. – У кого-то есть на это время, возможности, вдохновение, но те, кто действительно откровенны, помогают фронту или в армии.
Для настоящего кино надо остановиться, задуматься. Найти слова, которые дадут толчок для развития, а не добавят отчаяния, сейчас невозможно. Выдернуть полную гамму эмоций, чувств из событий, которые до сих пор происходят вокруг тебя, и сложить их в одну целостную поэму – это просто титанический труд".
Как-то Ярослав Пилунский посмотрел "На западном фронте без перемен". Лента 2022 года ему не понравилась. В отличие от книги Ремарка, которую тот написал через несколько лет после завершения Первой мировой, все в фильме показалось кукольным.
"Кинематографическая драматургия сейчас вообще перестала впечатлять, – говорит оператор БПЛА. – Все ощущения в коме по сравнению с тем, что происходит на фронте. На войне если отчаяние или радость, то – настоящие. Там если предательство, то какое-то запредельное".
Настоящими в тылу остаются дом и память. После года отсутствия в этой, внефронтовой реальности, Ярослав Пилунский поехал с семьей на дачу. Когда солнце спряталось за горизонт, пошел на реку, где "тишина соткана из тысячи звуков жизни".
"Я делюсь своими впечатлениями с погибшими собратьями – так, как будто они до сих пор рядом, как будто действительно воспринимают все, что сейчас воспринимаю я. Подходя к реке, отмечаю идеальные для тела температуру и влажность – и представляю, какую язвительную шутку по этому поводу выдает "Убер" из Херсона. Заходя в воду, представляю, как мимо меня, разгоняясь с берега, наперегонки друг с другом проносятся "Раста" из Киева с разлетающимися в воздухе дредами и "Наруто" из Мариуполя, чей звонкий голос искреннего детского восторга будоражит окружающую тишину, и оба одновременно исчезают во взрывах воды".
Евгений Руденко – УП