Угрозы Киеву: "брюссельские мальчики" и свиньи с крылышками

Автобиография незабвенного Утесова начинается словами: "Я родился в Одессе. Нет, я не хвастаюсь, я действительно родился в Одессе…". Не могу похвастаться тем, что родился в Киеве. Но, тем не менее, в своей автобиографии в графе "национальность" я всегда писал "киевлянин", чем обычно раздражал въедливых кадровиков.

Киев создал меня – человека, личность – своей незаметной, но невероятной печерской энергетикой, шулявской босяцкой решительностью, подольской богемностью, соломенской железнодорожной четкостью…

В Киеве я узнал, что такое дружба – до сих пор храню фотографию из детского сада, на которой меня толкают с двух сторон двое моих первых друзей – здоровых трехлеток (один из них стал лучшим футболистом Европы, а другой так и не стал лучшим математиком, променяв кафедру матанализа на турецкие и польские базары).

В Киеве я узнал, что такое высокая литература, открыв для себя великих киевских писателей: Паустовского, Булгакова, Некрасова (кстати, лучше всего они читались лежа на раскладушке с одиннадцатикопеечным пломбиром на укромных полянах Университетского ботсада).

Киев мне подарил профессию, когда, открыв еще в школе для себя потрясающих киевских философов – Бердяева, отца Сергия, Туган-Барановского, Вернадского – поступил на философский факультет.

В Киеве, в конце концов, я узнал, что такое смерть, проводив в последний путь многих моих близких людей и друзей. Не говорю уже о разных мелочах, которые, тем не менее, входят в самую глубину структуры личности, как несущие опоры в архитектурном ансамбле…

Типа того, что на стадионе "Динамо" тайком от родителей я пропустил первый стаканчик "плодово-ягодного", где-то в подъездах Воздухофлотского первый раз поцеловался с девочкой Галей, впервые серьезно подрался со шпаной из Артиллерийского переулка. В издательстве "Молодь" я издал свою первую книгу, в Центральном ЗАГСе первый раз женился. И гулял-гулял годами по тихим киевским улочкам и переулкам…

Мне, наверное, повезло, поскольку довелось побывать и поработать в других столицах, больших городах, включая самые экзотические страны и континенты.

Но ни одно воспоминание не сравнится по силе яркости с детскими впечатлениями – когда мы с бабушкой ездили по воскресеньям на громадный и шумный "евбаз" за клубникой, или когда всей семьей выезжали на кишащий отдыхающими Центральный пляж, гремя стеклянными банками с варениками с вишней…

Короче, Киев я считаю своим городом, а себя считаю киевским человеком.

В прошлое воскресенье я сидел со своим старым приятелем, киевлянином, в одном типичном киевском "генделыке". Предавались воспоминаниям об общих друзьях, о том, как воровали яблоки на "хрущевской даче", как вместе "водили козу" по "Кресту", как убегали от ментов во время Горбачевского "сухого закона", как сначала тренировались, а потом преподавали в подпольно-подвальных каратистских секциях.

Короче, обычный ностальгический треп старых приятелей. И вот мой друг говорит: "А давай я тебе покажу, что они сделали с нашим городом". Мы сели в его машину. Я думал, что он повезет меня к какому-нибудь очередному уродливому новострою, типа гламурного "Паруса". Но мы просто проехались по нескольким вечерним центральным улицам.

Может, я раньше как-то не обращал внимания, но за 15 минут мы увидели трех или четырех "облегчающихся" прямо на тротуаре "мальчиков".

Сразу скажу, что это не вызвало у меня такого умиления, как знаменитый "писающий мальчик" в Брюсселе, а навеяло совсем другие мысли. Мой друг в микроскопическом, частном явлении, которое он цепко выделил и выхватил, как разворачивающуюся тенденцию, увидел главное – мы свой город почти потеряли.

… Когда-то студентом я подрабатывал на винзаводе, и местный работяга – опытный алкаш – учил меня, как безопасно тырить вино. В бочку с вином через сливное отверстие вставляется, пардон, презерватив. Туда нагнетается насосом с ведро воды, изделие завязывают на веревочку и отпускают внутрь в свободное винное плавание.

Соответственно, ведро вина, готового к употреблению местной братвой, вытесняется и сливается из бочки. При этом бочка сохраняет положенный вес и, если взять из нее пробу, подтверждает высокое неразбавленное качество вина.

Потом внутрь забрасывается еще такой же резиновый водяной шар, и еще, еще. Когда они вытесняют все вино и под собственным весом лопаются, изумленный проверяющий, при вскрытии, обнаруживает вместо вина протухшую воду и обрывки резины.

Мне кажется, что подобное сделали с Киевом.

Сначала в него запустили громадный шар, наполненный властью, который вытеснил из драгоценного и внешне неповрежденного киевского сосуда громадное количество культурных, духовных, просто человеческих отношений.

Вместе с благословенной независимостью, в Киев, до этого хоть и столичный, но провинциальный город, ворвались неблагодарные полчища инородных представителей всех ветвей власти. В принципе, это нормальный и даже позитивный процесс, когда столицу осваивают и покоряют политические иногородние.

Плохо другое – когда столица не успевает осваивать и покорять бывших чужаков, ставших вдруг не просто ее коренными жителями, а еще и ее VIP-персонами. А Киев не успевал и не успевает.

Он не успевает пропускать – через облагораживающее сито своих тихих улочек, через ладанный аромат своих церквей, через тишину опустевших библиотек и музеев – то громадное количество политических искателей места под киевским солнцем.

Когда-то я думал, что окультуривающая мощь Киева так велика, что он способен не только "зеленых" студентов, но и матерых провинциальных директоров заводов и агрофирм, нефтегазовых бизнесменов и полукриминальных авторитетов, бывших парторгов и комсоргов, а ныне нардепов, высших чиновников, судей и администраторов, да мало ли кого еще…отшлифовать до столичного лоска и поднять до уровня своей древней культуры.

А сейчас я уверен, что не он поднимает, а его опускают. За 15 лет на некогда плодороднейшей киевской почве не выросло ни одной заметной книги, ни одного научного открытия, ни одной интеллектуальной школы…

Почему я так болезненно среагировал на оправляющихся на киевских улицах особей? Я уже наблюдал нечто похоже…

В начале 90-х я оказался в составе одной из первых политических делегаций в НАТО. Нас поселили в супер крутой натовский отель в Брюсселе. Потом был роскошный фуршет с обильными излияниями и традиционная экскурсия к культовому фонтану брюссельского "писающего мальчика".

И тут разогретые шаровым виски, раззадоренные депутатской и дипломатической неприкосновенностью и, видимо, возбужденные звуком журчащей струи, мои коллеги стали изображать в реальном измерении "брюссельского мальчика": сначала прямо на улицах города, потом под стенами пятизвездочного отеля, а потом прямо в фойе и гостиничных коридорах, не добегая до положенных мест.

Был серьезный скандал. Брюссельская пресса написала ряд статей об "украинских писающих мальчиках-политиках", натовцы заплатили, по-моему, штраф отелю (не отсюда ли растут корни их сдержанности по поводу нашего ПДЧ). Позже все забылось...

А я почему-то запомнил. Запомнил, наверное, потому что тогда впервые в полной мере осознал старую истину о том, что культура – это, прежде всего, система запретов, а наша политика почти всегда антикультурна, поскольку зиждется чаще всего на нарушении запретов и полной вседозволенности.

Кстати, если мне не изменяет память, первый шумный скандал, связанный с депутатской неприкосновенностью, состоялся тогда, когда один из известных нардепов, накушавшись коньяка в парламентском буфете, прямо посреди белого дня изображал из себя "брюссельского мальчика" под стенами ВР.

А милиция смотрела и ничего не могла сделать в силу полной его неприкосновенности, включающей орган глумления…

Да, увлекся такой темой, но она является адекватной метафорой того, как безнаказанная власть, раздуваясь шаром из вседозволенности, сверхзащищенности, предохраняясь заборами закрытых резиденций, вопящими сиренами и блестящими мигалками, выдавливает, вытесняет из Киева остатки культуры.

Пацаны на улицах, спокойно делающие свои дела после пластиковой двухлитрухи пива, лишь ничтожная копия, пародия и подражание вседозволенности политиков, которые, если захотят, будут спокойно делать то же самое, только не на улице, а на головы и лица своих избирателей.

Когда-то один действующий тогда премьер спросил у меня, как у эксперта, о том, есть ли у него шансы стать президентом. Я сказал, что шансов нет, потому что он ни разу просто не гулял по киевским улицам. И он не стал президентом. А я возликовал, что верна моя теория.

Теория о том, что политикам, для которых Киев – это не место приятных прогулок, глубоких размышлений, абстрактного созерцания, а только место, где бесконечно пересекаются, словно щупальца осьминога, пресловутые "гілки влади", где носятся могучие финансовые потоки, где делятся должности и "бабки", где происходят бесконечные политические "терки" и "стрелки", – таким политикам в Киеве, а значит в стране, будущее не светит.

Ан-нет. Скорее у Киева нет будущего с такими политиками. Все становится с ног на голову: сиюминутность побеждает вечность, культуру побеждает политиканство.

Прекрасно чувствует себя в Киеве в своих поместьях вызывающе быковатый бывший премьер, путающий имя самой великой киевской поэтессы… Он не понимает и не захочет понять, что и ранее Киев бывал торговым, даже торгашеским городом, но никогда не был городом хамским.

Прекрасно чувствует себя в Киеве в своих поместьях и утонченно-вульгарный нынешний премьер, рифмующая перед телекамерами "ец" и "конец" под солдафонское ржание депутатской политлимиты. Она не поймет и не захочет понять, что Киев бывал в своей истории мещанским, "гераньевым", но никогда не был городом пошлости.

Прекрасно чувствует себя в Киеве нынешняя городская власть, особенно ее "киндеровское" крыло. Об этих и говорить, наверное, не стоит. Их сразу можно отливать в бронзе в позах "брюссельского мальчика" и расставлять прямо на киевских тротуарах рядом с их живыми аналогами.

Хотя, нет. Вроде, по последней версии, именно эти властные "киндеры" разработали концепцию расширения киевских улиц за счет тротуаров – мол, нефиг всяким там киевлянам бесцельно бродить по улицам, когда двум майбахам народных избранников негде даже развернуться…

Я думал, что лимитческая, по своему духу, и непрерывно расширяющаяся власть является главной угрозой и главной убийцей Киева. Но вот года три назад в киевский драгоценный сосуд был брошен еще один мутный шар.

На этот раз наполненный уже не только властью, но и шальными грязными деньгами. На волне невиданного роста цен, на киевскую бесценную землю и недвижимость в Киеве возник новый бизнес, который я называю про себя "свинским".

В чем отвратительность такого животного, как свинья? Наверное, в ее поразительной всеядности: когда средством поживы, и даже лакомством, выступает все – от тугих глянцевых желудей до разложившейся падали.

Подобно всеяден новый киевский свинский бизнес, с одинаковым аппетитом хавающий заброшенные свалки и пустыри, любимые киевлянами парки и скверы, уникальные архитектурные ансамбли и детские площадки.

Да, этот бизнес уже научился мимикрировать и камуфлировать себя под некое подобие цивилизованности. Он проводит выставки и вернисажи, выучил такие слова как "филантропия" и "благотворительность", но свиное рыло всеядности, беспардонности, вседозволенности, наглости и алчности прет из него постоянно.

В ресторанчике "Первак" есть замечательная статуя, изображающая перекормленную, наглючую, тупую свинью, но с маленькими ангельскими крылышками. По размаху крыльев ясно: они не позволят ей порхать бабочкой – она так и будет елозить брюхом по отбросам. Зато, какой имидж! И какая аналогия!

И свиньи с крылышками бросают вызов устоям киевлян, создавая сегодня причудливые модели жизни, в рамках которых одна(!) квартира может быть куплена и продана за 34 миллиона долларов, а взятка за поступление чада на престижный факультет исчисляться уже не десятками, а сотнями тысяч…

Езжу сейчас с опаской по киевским улицам. Над головой, по сторонам на бордах и растяжках десятки физиономий – соискателей киевской власти. Есть одно или два действительно симпатичных мне лица из тех, кто свою карьеру начинали в юности еще экскурсоводами по киевским сакральным местам.

А вместо остальных чудятся то ли "мальчики" со своими "делами", то ли свиные рыльца, которых и с Киевом-то ничего не связывает, кроме той ржавой проволоки, на которой они висят.