Пещерные дома. Что скрывают в каменоломнях потомки настоящих творцов Одессы
Екатерина II, Хосе де Рибас, Франц де Воллан, Григорий Потемкин и Платон Зубов – среди создателей Одессы, воспетых российско-советской историографией, не хватает по-настоящему главных героев.
– Потрібно поставити пам'ятник каменотесам. У важких умовах, ризикуючи життям, вони добували ракушняк, з якого побудована майже вся стара частина міста, – говорит одессит Александр Бабич.
Бабич, согласившийся показать УП катакомбы Шкодовой горы, – человек непростой. Историк по образованию, он служил в советском спецназе в Подмосковье. В 90-х работал пожарным в одесском микрорайоне Пересыпь – тушил камыш. И доставал багром трупы из болотистых полей орошения, куда попадали жертвы бандитских разборок.
Уйдя из "пожарки", Александр Бабич дослужился до подполковника милиции. Параллельно писал сценарии исторических телепроектов, в том числе по заказу "Первого канала" РФ.
Сотрудничество с русскими закончилось в 2010-м, когда рецензенты в кокардах и редакторы из Останкино, прочитав правдивый текст, сказали: "Александр, что-то у вас как-то все мрачно. Вы не могли бы сменить риторику? Нет? Вы там, на Украине, не понимаете глубину и ширину наших скреп!".
Через четыре года, когда "зеленые человечки" входили в Крым, Бабич ронял слезы, записывая в Facebook: "Нам будет легко убивать русских, а русским – нас".
Избавившись от груза подполковничьих погон, Александр создал экскурсионное агентство. Сегодня Бабич открывает забытые страницы украинской истории Одессы, вызывая зубовный скрежет у русофилов.
Сколько стоит дом со скалой, как выглядят пещерные дома в Шкодовой горе и о чем молчит старинное казацкое кладбище – в репортаже УП из Одессы.
Скала
В хорошую погоду из огорода Ирины Севастьяновой можно разглядеть многое: Хаджибеевский лиман, оросительные поля, заросшие камышом, Черное море и колесо обозрения в парке Шевченко. Но самое удивительное находится под ногами.
– Где-то тут был дымоход, его давно замуровали, – говорит Ирина, пока Александр Бабич расчищает слой снега.
Огород Севастьяновой находится наверху скалы, внутри которой добывал ракушняк ее дед Иван Трусов 1894 года рождения. Там же для себя, жены и трех детей каменотес вырубил несколько комнат с окнами.
– Якщо мандрівник взимку йшов в степу, то міг побачити стовпи диму, що піднімаються з-під землі. Печерних жителів тут було багато,– рассказывает гид Александр Бабич.
Ирина родилась в 1962 году, когда деда уже не было. Он умер в 52 года – сказалась работа в сырости, без солнечного света и свежего воздуха.
Севастьянова росла в дедовских катакомбах до трех лет, там училась ходить и говорить. Здесь же и осталась жить, но уже в новом, традиционном доме, который в 1965-м прямо у скалы построил ее отец.
– Пещерные люди? – смеется она. – Нет, Боже упаси! Никто нас так не обзывал. Даже слова "катакомба" не было. Говорили просто: "Наша скала".
Папа называл мою маму "хозяйка каменной горы".
В потрепанной домовой книге, выданной в 1944-м Марии Трусовой, бабушке Ирины, значится: улица Сталина, 167.
– Документ с пропиской дали на эти катакомбы. Другого жилья тут не было, и у соседей тоже, – показывает бумажку Севастьянова.
С точки зрения чиновников это была идеальная схема: каменщики добывали ракушняк, из которого росла Одесса, а им разрешали заселяться в разрастающихся выработках.
Сегодня такой круговорот веществ в природе не выглядит социально справедливым. Но семьи и потомки добытчиков желтого камня на судьбу не жаловались. То была их естественная среда обитания.
– Мы никогда не ощущали себя обделенными, – утверждает Ирина. – Здесь столько места, что нам могли позавидовать жители коммуналок в центре города.
Человеком с окраины Севастьянова себя никогда не считала. Отсюда до Дерибасовской ей 20 минут езды на трамвае. Свое родовое имение женщина собирается продать за 50 тысяч долларов.
– Живу сейчас сама, мне уже тяжело за всем присматривать, – объясняет она.
Пещера
Дом Ирины Севастьяновой, уместившийся на склоне Шкодовой горы, словно неприступная крепость. С одной стороны – скала. С другой, у входа во двор, за забором – огромный трехлетний пес по кличке Цезарь.
Попасть в пещерные комнаты без разрешения хозяев и благосклонности Цезаря невозможно. Пес встречает лаем, выражая и любопытство, и игривость, и крутой норов.
Ирина, внучка сурового каменотеса, ходит по двору только в гольфе и жилетке, несмотря на промозглый февральский день и дрожь гостей в пуховиках.
– Это у нас пристройка, с котельной и летней кухней, – заводит Севастьянова внутрь домика из белого кирпича. – Заходите, заходите! А вот дальше уже начинается скала.
Высота потолков в скальных комнатах до двух с половиной метров. В некоторых местах ракушняк подпирают металлические балки, на земле стоят тазики и ведра, собирающие воду.
– Тут у бабушки была прихожая. Стены штукатурили. Но когда осадки – всё сюда просачивается, поэтому всё так выглядит.
Раньше ракушняк был плотнее, теперь постепенно рушится, – рассказывает хозяйка.
– Мама говорила, бабушка была счастлива, ведь у нее был дом, – продолжает женщина. – Летом прохладно, зимой не холодно. Температура держится круглый год в районе 13-15 градусов.
В комнате, куда в 1962-м Севастьянову принесли из роддома, теперь стоят стеллажи с консервацией и пустыми банками. Раньше тут была кровать ее родителей и детская кроватка.
Двух окон и печи с дымоходом хватало для комфортной жизни.
– Это спальня, а дальше комната побольше, – ведет Ирина. – Здесь тоже окна были когда-то.
Всё, что вы видите вокруг, дед рубал. Стены оббивал рубероидом, подпорки делал, чтобы ничего не сыпалось. Потом я здесь курятник организовала.
Над головой – до трех метров породы и немного грунта.
– Пильный (от слова "пила" – УП) камень, рыхлый, с ракушечками, – показывает Ирина Севастьянова.
– Ні, руками склепіння краще не чіпати! – предупреждает гид Александр Бабич. – У катакомбах це робити не рекомендується. Дивіться акуратно, щоб не обвалилося!
Поселок
Для человека непосвященного видна только одна особенность поселка на Шкодовой горе – его расположение. Дворы каскадом спускаются вниз по склону. Чтобы подняться наверх нужно преодолеть не такую длинную, как Потемкинская, но все же крутую лестницу.
Тем, кто приезжает сюда впервые, историк Александр Бабич показывает малозаметные детали, раскрывающие тайны этой местности.
– Там, там і там – все це з тутешнього каменю, – обращает он внимание на заборы и постройки. – Он, бачите? Будинок немов під землю йде. Стінка примикає до скелі.
Каменотеси відпрацьовували вглиб, а потім почали поруч будувати житла з ракушняка.
По словам Бабича, значительная часть всех одесских катакомб – результат добычи желтого камня. Точная протяженность тоннелей неизвестна. Говорят, что больше двух тысяч километров.
– Вирізали так званою "англійської пилкою" або "акулою", – рассказывает гид. – Пиляєш, пиляєш, а потім відбиваєш ломом брилу. З неї вже нарізали готовий для продажу камінь, який називали "штука". Бачите паркан? Він зроблений з таких "штук".
– А ось паркан з кривих каменів, – продолжает Бабич. – З відходів виробництва, які не змогли продати. Називається "бут", бутовий камінь.
На строительство Одессы работали десятки артелей. Каменотесы врезались в породу в разных частях города. Оставшиеся после этого выработки в наше время облюбовали диггеры, туристы-экстремалы, наркоманы и бездомные.
Бутылки, мусор, шприцы, матрацы – в бывших скальных домах следов современной цивилизации более, чем достаточно. Хотя принцип существования мало изменился за последние несколько миллионов лет: есть пещера, скрывающая от дождя и снега; есть огонь, позволяющий согреться.
Александр Бабич помнит, как в 2013-м в Одессу приезжали бразильские телевизионщики, снимали людей, живущих в катакомбах.
– У них потім на ТБ вийшов сюжет про те, що є в світі місця, де хтось живе гірше, ніж в їх фавелах,– смеется гид.
Система
Когда удивление всякого, кто попадает в скальные комнаты Ирины Севастьяновой, достигает, казалось бы, пика, хозяйка ведет дальше и показывает то, что вызывает настоящий восторг.
– А тут, хлопці, клуб! – шутит экскурсовод, когда гости оказываются в большой пещере с высокими сводами.
– Тут, власне, вже виробка – объясняет Александр Бабич. – Вхід в систему видобутку каменю. Туди і туди йшли суцільні ходи.
Черная, как смоль, сажа на стенах указывает на то, что когда-то здесь активно пользовались огнем.
– У вас вхід в систему є? – вглядывается в темноту Бабич.
– Там все завалено, папа чем-то еще закрывал, – отвечает Ирина. – Знаете, в детстве я не хотела туда лезть. Не то, чтобы я боялась, просто желания такого не было.
Папа рассказывал, что был выход в Нерубайские катакомбы.
– Над цими тунелями село Усатове, – поясняет гостям Бабич. – Якщо там далі був вхід, то, ймовірно, можна було потрапити в катакомби під селом Нерубайське, а потім і під Кривою Балкою.
У цьому районі, під чотирма селами, загальна протяжність всіх виробок близько 1 тисяча 200 кілометрів. Такі ось галереї, зали на глибині до 20 метрів. Нижче ракушняка вже немає.
По словам Ирины, в этих больших пещерах держали коров. В 50-х животных прятали от властей, которые, следуя призыву Хрущева догнать и перегнать Америку (в том числе по надоям), заставляли отдавать скот в колхозы.
– Один дедушка у нас на поселке скрывал корову в скале, никуда не выводил. Молоко втайне делили между местными мамочками, у которых были грудные дети.
Кто-то на дедушку донес, корову забрали. И тогда мой папа пошел на лакокрасочный завод. Меня нужно было как-то выкормить, а там молоко давали за вредность, – вспоминает Севастьянова.
Подземелье давало не только кров, тепло, заработок, но и воду. В пещере остался колодец.
– Воду уже не берем оттуда, – говорит Ирина. – Было время, когда насосом ее качали по полдня, а уровень все равно не падал. На вкус она соленовато-горьковатая. Мы мыли этой водой посуду и стирали.
– Всередині ракушняка є так званий понтичний водоносний шар, – рассказывает Александр Бабич. – У тих місцях, де води досить, робили колодязі.
В Одесі під всім Французьким бульваром є дренажна система, вирубана всередині ракушняка для збору цієї води і викиду в море природним стоком.
"Сарай И" – так в документах с планом домовладения Ирины Севастьяновой названа пещера. Она – одно из немногих мест в Украине, где по-настоящему работает 13 статья Конституции, согласно которой недра принадлежат народу.
Память
В конце 80-х Ирина Севастьянова, работавшая педагогом-организатором, вместе со школьниками ходила расчищать от дерезы кладбище, раскинувшееся у Хаджибейской дороги, на подножии Шкодовой горы.
Это были стандартные советские субботники на захоронениях погибших во Второй Мировой. Но таких могил там всего несколько – они затерялись среди более ранних, величественных крестов и надгробий из ракушняка.
"Кладбище сотниковской сечи" – так на картах Google значится сегодня это место. Но несколько десятилетий назад о том, кто здесь покоится, знали далеко не все местные. Впрочем, большая часть нынешней Одессы не знает этого до сих пор.
– Какие там козаки, та вы что?! Какая церковь? У нас был атеистический отдел, инспекторы по школам ходили, проверяли всё ли хорошо с атеизмом. На Пасху возле храмов дежурили, чтобы туда никто не приходил, – вспоминает Севастьянова.
Историк Александр Бабич приезжает сюда с особыми чувствами.
– Звідси до Дерибасівській кілометрів п’ять-шість, десять хвилин на авто. В Одесі мільйон мешкає, а про це козацьке кладовище знають, думаю, кілька тисяч. Нікому воно не потрібне.
Бачите, до нас тут останнiм часом людей не було, – кивает гид на девственные сугробы без человеческих следов.
О том, как на этих землях оказались козаки, Бабич может рассказывать увлеченно и долго. Первые поселения появились еще до 1794 года, когда Екатерина, согласно московско-питерской историографии, основала Одессу.
– Найстаріше поховання – могила дитини, датована 1791 роком. Тобто до 1794 року у межах майбутнього сучасного міста вже жили козаки із cім’ями. Це були люди, які прийшли сюди з Запорізької Січі після того, як її ліквідувала Катерина.
Я вже мовчу, що декілька століть до того на місці Одеси була татаро-турецька фортеця Хаджибей та порт, – отмечает Бабич.
В последней четверти XVIII века воинов Сечи привлекали реки, море, рыба, вольная еще в этих краях степь. Сюда стекались козаки, которые, по современной терминологии, ушли на пенсию. Но сохранили вольный дух.
– За однією з версій село Нерубайське заснував козак Нерубай, який вже не "рубав", не воював. Інші топоніми теж пов’язані з козацтвом. Наприклад, Усатове.
Коли російські війська за допомогою тих самих козаків взяли Хаджибей, вони його зруйнували. Катерина, так би мовити, обнулила всю цю територію з її історією, – употребляет Александр аллюзию с намеком на "поправки Путина".
За последние столетия на Пересыпи и у Шкодовой горы менялось многое. Появлялись оросительные поля, кормившие одесситов овощами и фруктами, разрастался и приходил в упадок курорт Куяльник.
Бельгийскую конку, на которой в санатории мимо козацкого кладбища ездили Иван Франко и Леся Украинка, заменил трамвайный маршрут №20.
Несмотря на перемены, неизменными тут всегда были рассветы и закаты. Пока еще не продан родовой дом, Ирина Севастьянова может наблюдать за ними с вершины дедовской скалы.
Хозяйка Шкодовой горы вспоминает, как когда-то ее маленькая дочка назвала увиденное в небе "божьими тучами": на закате огромные, розовые облака стояли над лиманом и подсвечивались солнцем.
Воспоминания Ирины о семье органично дополняют рефлексию Александра Бабича о почти забытой украинской истории Одессы. Его размышления не кажутся упадочными, в них много о настоящем и будущем.
– Це кладовище для мене – особливе. Зберігати, показувати такі місця дуже важливо для країни, коли йде війна. Це звучить пафосно, але, якщо хочете, ці хрести, могили, ці мертві – як зброя.
Пам’ять про минуле допоможе захистити Україну.
Евгений Руденко, Эльдар Сарахман, УП
