Емелино мыло

Ждать письма, писать письмо, читать письмо, облизывать марку, лепить ее на письмо, вставать на цыпочки, просовывать письмо в дырку почтового ящика. Нюхать письмо. Ругаться в телефон на местное почтовое отделение, потому, что уже несколько недель нет письма. И потом вырывать его из рук почтовых работников, все израненное в штемпелях пересылок.

Так больше не будет. Рука устает писать больше полстраницы. Надпись на обратной стороне конверта "ты лети, как соловей, возвращайся поскорей" и приписка про "жду ответа, как соловей лета" (зачем всегда соловей?) выглядит чудовищно старомодно. Да и индекса своего я, например, не помню.

Теперь "мылят". Что-то есть в "мыле" сиюминутное и ненадежное. В одном из значений mail - чешуя, скорлупа. Letter не в пример основательнее. Ближе к французскому La Lettre - буква и даже иногда литература. Mail - не литература совершенно. Мусор мэйлбоксов, повседневность служебной документации и уточняющее письмо с одним лишь вопросом: "А?". Личные письма затерты между CNN breaking news и каким-то шампунем, которым спам мне предлагает уже четвертый месяц подряд. Отписаться невозможно совершенно. Это не письма. В них нет шелеста. В них нет воспоминаний и истории.

Пытаюсь хранить что-то совсем уж близкое сердцу, ящик делается раздутым и выплевывает новые письма. Приходится удалять старое. Чешуя, да, облезает и нарастает новая. Какое-то чувство нехватки времени, незначительности и мелочности. Кажется, что никогда из mail не вытащить что-то действительно важное. А если такое придет, никогда не поймешь. На чтение писем уходит не больше часа в день. Важные вещи ТАК не читают.

Из бумажного письма бабушки мне в пионерский лагерь: "Привет, моя ненаглядная, радость моя! Как и обещала, сразу же после отхода поезда пишу тебе письмо. То есть оно встретит тебя сразу же почти, как вы приедете и обустроитесь. Когда вернулись с вокзала, все сразу почувствовали, что в доме без тебя все как-то замерло.

Впрочем, мы решили не терять времени: папа поехал на дачу - там начался полив, как ты помнишь. Мама все бьется с этой научной работой и ругается на научного руководителя. Сперва Винни (собака) скулил, бегал за мной хвостом и не понимал, куда же ты делась. Мы все проводили с ним беседы. Кажется, он принял мир как есть. Что-то глаза слипаются. Очень сегодня, Катюша, милая моя внучка, был трудный день, продолжу писать тебе завтра и сразу же отнесу на почту письмо, так скорее будет..."

Я храню "лагерную переписку" в отдельной шкатулке. Я помню почти все письма наизусть. И всей семьей мы иногда над ними хохочем.

Электронных писем не продолжают писать с утра. Их нельзя поторопить с приходом. Ты отправляешь его одним движением, и оно сразу же оказывается в мэйлбоксе. Нет таинства путешествий. Отсутствует явный маршрут. Между собеседниками нет расстояний и уважительного, значит, отношения ко времени и пространству. Это плохо. Перед лицом времени укрупняется стиль и слова становятся более значимыми.

Из бумажного письма Эренбурга Цветаевой: "Милая, дорогая Мариночка. Пишу Вам второпях, так как известие, которое я должен Вам сообщить, не терпит отлагательств..."

Представляю, что было бы, пиши бы он ей по сети. Там бы программа - наглый автомат - обращение бы состряпала автоматическое Hello, marina...И дальше можно даже о спасении человечества сообщать - от пафоса бы не осталось ничего.

А в конце, где надо про то, как нежно и когда именно адресант вспоминал об адресате, где уместны все эти "живу ожиданием встречи" и "всегда, навеки Ваш", машинка уныло вставляет best regards. Так яркие фильмы видятся в черно-белом телевизоре. Так любимые песни исполняются попрошайками в переходах. Или это у меня что-то личное?

Из письма Генеральной прокуратуры РФ моей бабушке о реабилитации.

"Уважаем__ая Раскина Роза Соломоновна!

Настоящим извещаем о том, что Военная коллегия Верховного суда СССР пересмотрела дело по обвинению вашего отца Раскина Соломона Израилевича. Постановление особого совещания при НКВД СССР от ХХ.ХХХ отменено и дело за отсутствием состава преступления прекращено. Раскин Соломон Израилевич реабилитирован посмертно. Дата. Подпись полковника НКВД".

Эту бумагу семья хранит. И треугольнички с фронта дедушкины хранит. И папины из армии стихотворные пассажи: "Здравствуй, доченька моя, ягодка малинка, как идут твои дела, как живут картинки?", и записку маме в роддом: "Очень поздравляю, нежно целую, у тебя не осталось ли кефира немного?", и мои заунывные, пионерлагерные: "А девочки в нашем отряде не очень порядочные и вообще, кажется, лучше бы вы за мною приехали пораньше". В письмах, которые хранят, есть история. В других - нету.

Имейл призывает к сосредоточенности и концентрации образов. Сколько-нибудь лирическое шлифуется, оттачивается и приобретает формы вердикта. Вердиктные же формы "в мыле", напротив, нивелируются, становятся серыми и не зловещими совершенно. Я предпочла бы получить уведомление об увольнении по профнепригодности по e-mail. Быстро. Без боли.

В славянской традиции письма медленны и обстоятельны. В каждом письме - немного пути, немного погоды, немного климатической разницы. Мылом, думаю, электронные письма русские назвали оттого, что им кажется это окошко все в буковках несостоятельным. Невеским. Неважным. Мыльная опера и курам на смех.

Куда значимее был бы "Емеля". Это очень по-русски. И очень почтово. "Отправь мне комментарии с Емелей". Это как с нарочным. Это словно бы уже посылка. К этому стоит относится серьезнее. "Передай через Емелю" - коммуникативный какой-никакой акт. "Мне с Емелей пришло" - транзакция по щучьему велению.

В сетевых вообще, и почтовых в частности, делах мне лично не хватает персонифицированности и основательности. И потому я в мыло не верю. Я мылом своего личного не отправлю ни в жизнь. Я выбираю - Емелю.