Новый Майдан – Зеленскому: Пусть приезжает, посмотрит, как мы бедствуем
Стать летописцем Нового Майдана, сидя в столице, задача не из легких. Восемь предложений статьи в Wikipedia об этом селе Хмельницкой области дают мало пищи для размышлений.
Если сильно постараться, в залежах информпространства можно откопать единственную новость о населенном пункте, название которого созвучно с ожиданиями пассионариев и пылких противников власти.
В мае 2018 года бытовая ссора в Новом Майдане закончилась убийством: 50-летний гражданин с богатым тюремным опытом ударил жену ножом в бедро. Не дождавшись "скорой", он убежал прятаться в лес. От потери крови и небольшого ума мужа женщина скончалась в реанимации районного центра Деражня.
Полиция поймала беглеца через несколько дней.
В чащах, в которых скрывался убийца, 200 лет назад ступали ноги благородных разбойников. В этих местах в первой половине 19 века хозяйничали повстанцы Устима Кармелюка – народного героя, украинского Робин Гуда, наводившего ужас на богатых в пользу бедных.
– У нас тут був зруб, в якому ховався Кармелюк. Але його вже немає, – расскажут за чаркой калгановки одну из баек майдановцы, если вы приедете к ним в гости.
Когда-то тут было 63 двора, теперь – в три раза меньше. Сегодня один из непригодных для жизни домов в Новом Майдане готовы отдать за 500 гривен.
Село, в котором живут несколько десятков человек – как Украина в миниатюре. Безобразно в своем упадке, но прекрасно природой, ландшафтом и людьми.
В седьмую годовщину Революции Достоинства репортеры УП побывали в Новом Майдане на Хмельниччине, чтобы понять, чем живут и о чем мечтают в глубинке, пропитанной историческим символизмом.
"Саме хуже село, яке на світі є"
"Велике будівництво" настолько велико, что в пространство сел Украины не вписывается.
У поворота на Новый Майдан с запущенной дороги T2310 свежо и оптимистично выглядит только новая автобусная остановка из профнастила. Дальше – два с половиной километра ухабов и ям, засыпанных щебнем и камнями.
На въезде в село, окруженное оврагами и лесом, нежданных путников встречают массивный крест, ветер и недоверчивый лай собак.
Стоит только заговорить с людьми, как вырисовывается картина простых и не очень судеб. Местами она похожа на романтическую пастораль. Местами пронизана грязным реализмом.
У хаты 53-летней Таисы Фличко на центральной Октябрьской улице небесно-голубой фасад. В нем проглядывается и визуализация мечты о лучшей жизни, и попытка скрасить быт, и отчаянное послание соседям: "Смотрите, у нас не все так плохо!". Но внутри небольшого дома, построенного в 1964-м, многое говорит об обратном.
– У нас, навєрноє, саме хуже село, яке на світі є, – улыбается женщина.
Думать по-другому Таисе мешают обстоятельства ее жизни. Фличко делит одну комнату с девятилетней дочкой и сыновьями десяти и тридцати трех лет. Есть еще три взрослых дочери, которым повезло вырваться отсюда – в Каменец-Подольский, Хмельницкий и Польшу.
Второй муж Таисы умер, оставив ее с двумя малыми детьми. И двумя тысячами гривен ежемесячной-помощи от государства.
– Хай би Зеленський приїхав, подивився, як ми тут в Новому Майдані бідуємо, – мечтает безработная мать всего пару секунд. – Але він не приїде.
Наклейка с надписью "Зе!Команда" на маленьком холодильнике выдает политические предпочтения Таисы. Но этот талисман не влияет на содержимое ее кухни и погреба.
– У нас тут всі за Зеленського, – рассказывает она. – Майдан в Києві ми теж підтримували. Воно мало йти до лучшего. Йде хуже. Є новий президент, але що він зробе, коли одні "за", другі "проти"?
В комнате с черными следами сгоревшей проводки булькает в кастрюле зелье из веток малины и вишни.
– Чай, – поясняет Таиса. – Гілки наламали – то лучше, чим з магазину хімію пить.
На кровати у горячей грубки греется маленькая Руслана. Дитя, еще не утратившее восторженный взгляд на мир, заливается смехом.
Она держит в руках щенка по кличке Топик. В картонной коробке прячется морская свинка Лора. Под ногами вьется кошка Рыжичка. Стены их общего дома-ковчега покрыты трещинами.
Дальше Деражни с 10 тысячами жителей Руслана с братом Богданом еще не были. Кругозор, ограниченный 12 километрами до райцентра, расширяют школа в соседнем селе Згарок и домашний телевизор. Интернета в семье нет.
Если прислушаться к мечтам Богдана, к светлому, как фасад его дома, будущему могут привести два социальных лифта – церковь или работа в полицейском участке. А еще поможет планшет, который он мечтает купить, когда заработает денег.
На вопрос, как живется в Новом Майдане, второклассник отвечает, растягивая слова немного комично, с видом старца: "Та до-о-обре".
– Поліцейським хочу стати, – говорит он. – Щоб захищав батьківщину, оцей наш Майдан. Буду щось робити, дивитись, щоб всі в масках були.
– Він ще батюшкою хоче, – добавляет мать.
– У Київ хочу, – продолжает мальчик. – В столицю, цей… сенсації робити, де президент наш.
Вже є Верховна Рада України, уряд. Все є. Тільки карантин заважає.
"Місцевість райська, передати вам не можу!"
У небольшого казенного здания, где находится клуб и магазинчик, работающий только по будням, стоит черный постамент с цифрами "1924". Прежде чем исчезнуть под покровом ночи, бюст Ленина продержался несколько лет после старта декоммунизации.
Избавление от Ильича не лишило Новый Майдан советских привычек.
За день до сельского схода, на котором должны обсудить кандидатуры старосты, у пустого постамента убирают опавшую листву. Ярких красок промозглому ноябрьскому дню результаты субботника не добавляют. Наоборот – делают его чуть более неуютным.
Видимость кипучей и в общем-то бесполезной деятельности у 65-летнего водителя Василия Леськова вызывает снисходительную улыбку. В 90-х он работал в Европе. Вернулся оттуда, по мнению завистников, уж "шибко умным".
В кепке, черном бомбере, теплых штанах и калошах пенсионер Леськов появляется внезапно, как леший: "Я зараз вам все розкажу і покажу".
– Хочете бачити панський дом і в якому він состоянії? – интригует он, и удаляется от клуба решительным шагом.
По версии Леськова, усадьба принадлежала инженеру из Санкт-Петербурга с польской фамилией, который в позапрошлом веке строил неподалеку железную дорогу.
– От там, через ліс, кілометра три – станція Гута, – машет он рукой.
– Моя бабка Василина працювала у панів поваром, розповідала багато, – показывает мужчина окрестности. – Цейво садок панський був. Сосни в два рядки, а це яблуні залишилися.
З цього явора ми колись пили сік, бачите? Луночки видно даже.
А там була пасіка. Внизу – став, якого вже нема. Купальня була з дуба. Все розлетілося, розбилося, і воно нафіг нікому не нужно. В мене сусідка кинуту хату за 500 гривень готова продати.
Стоя на руинах дома, заросшего кустарником, Василий излучает и печаль, и гордость.
– Строєнiє капiтальне, – окидывает он восхищенным взглядом груды камней, покрытые мхом. – Потім тут наша школа розміщувалася, де до четвертого класу навчались.
Новый Майдан мужчина, ничуть не шутя, называет лучшим местом во всем свете.
– Місцевість райська, передати вам не можу! – вдыхает он смачно ноздрями свежий воздух.
Леськов водил автобус в Деражне, получил там квартиру, но вернулся туда, где вырос и где похоронены родители. Последние несколько лет занимается пасекой и наслаждается жизнью.
– Новий Майдан країні не потрібен, – считает он, имея в виду не только свое родное село. – Це буде лишня кров, жертви. Владу ніхто просто так не віддає. Гляньте на Білорусь – нічого не буде, поки не буде крові.
Василий знает, о чем говорит. Он был в Киеве в 2013-м и 2014-м несколько раз. Усидеть на месте не мог. Слово "майдан" и само явление для него, уроженца мест, где погиб Устим Кармелюк, имеет почти сакральный смысл.
– Майданів у нас, в Деражнянському районі, багато: Майдан-Чернелівецький, Старий Майдан і наш, Новий, – рассказывает он.
Разговоры о проплаченных митингах и "наколотых апельсинах" вызывает у него возмущение: "Нііхто ж туди не приглашав. Хто хтів, той їхав. По зову серця, б**дь!".
В 2014-м Василий Леськов голосовал за Петра Порошенко, в 2019-м – за Владимира Зеленского. На выборах выработал собственную, великодушную тактику.
– Я всєгда голосую так, як голосують мої діти, – делится он. – Знаєте, щоб я зробив в законодавстві? Щоб пенсіонери не втручалися в виборчий процес. Должни вибирати ті, хто плотить податки.
– Дуже прогресивна думка, – отмечает репортер УП.
– От кажуть – бабка взяла гречку та проголосувала. А що тій бабці остається? Що їй в тому селі робити?
Україна в 2004 році не туда пішла. Ющенко мав шанс, але – не туда! В 90-і ми вийшли самі кращі. Я возив на Москву гречку і цукор. Очєрєдь стояла! Хрін продавав. Вони за квашену капусту билися, повірте! Ось вам хрест святий!
"Що? Зеленський голодомор устроїть?"
На небольшом холме, за низким забором в столетней хате, одна на всей улице коротает свой век 83-летняя Мария Михайлюк.
У ее дома нарядные белые стены, салатовые оконные рамы и двери. Из общего вида выбивается только спутниковая тарелка.
– Йдіть сюди, – кричит Василий Леськов старушке, замеревшей в огороде. – Не бійтеся!
Женщина останавливается за несколько метров от гостей, стоящих за забором. Во двор благоразумно не пускает.
– Дивись, щоб не підхопив, – обращается она к Леськову, рассматривая журналистов в масках. – Катя, донька вчора дзвонила, каже: "Боже, який тяжкий цей вірус!". Не можна підходити. Не можна нічого брати.
– Мені донька: "Мамо, ти там хоть одівайся, взувайся!", – продолжает она. – Дивись, скільки на мені лахів. Вона говорить, а я собі думаю: "Та шо ти мені говориш?!".
Я по фермах робила гола, боса. В 48-му пасли худобу, а взуття не було після війни. Отаке. А зараз трохи лучше.
Прожив непростую жизнь, бабушка Мария в страшилки из телевизора не сильно верит.
– Я більше дивлюся по Москві, – говорит Михайлюк. – Там вчора брехали дуже щось на нас. Коли вони обговорюють Україну, боже, як вони скачуть! Якась жінка, придурчиха, була. Щось вони тарабанили, тарабанили...
Один такий вусатий дядько: "Поба-а-ачите, поба-а-ачите, з первого января бабушкам на Україні не дадуть пенсії!". Я думаю: "Ти – придурок, придурок старий! Ви своїм даєте, а нашим не буде? Що? Зеленський голодомор устроїть?". Що? Не так, Вась?
– Так і є. Ідіоти, знаєте! – смеется вместе с Марией Василий Леськов.
– Зеленський дурніше за тебе? Україна – багата. А ви – злидені. Що там у Москві?! – восклицает Мария Михайлюк.
Ее воспоминания о Новом Майдане (воловни, конюшня, колхоз, сады, трудовые будни) дополняет пенсионерка Татьяна Малицкая. С торжественным видом и тетрадкой в руках выходит из своего дома. На листах бумаги – выписанная от руки информация из районной газеты.
– Перша назва нашого села – Майдан-Гдовський, – зачитывает она. – Від прізвища поміщика Гдовського. Довколо його будинку розкидався великий сад, оточений шеренгами ялинок. Деякі збереглися.
Среди селян помещика Гдовского был Илья Сотничук, участник повстанческого движения Устима Кармелюка. Возможно, в его доме останавливался украинский Робин Гуд.
– У 1906 році 935 десятин землі належали Марії Римбіт-Міцкевич, яка мешкала у Санкт-Петербурзі, – продолжает чтение вслух Татьяна Малицкая. – Пізніше маєтком управляла Байковська. У 1905 село налічувало 198 жителів. В 1908-му переймненовано у Новий Майдан.
З настанням колективізації у поміщицькому маєтку розмістили контору колгоспу. Потім клуб. При клубі грав духовий оркестр чотири рази на тиждень. Привозили кіно. Потім там зробили початкову школу.
Советский период истории села Татьяна Малицкая помнит сама, без заметок в районке. Несмотря на все хорошее, что было тогда в Новом Майдане, ее взор устремлен в будущее.
– Ми підтримували Майдан у 2014 році, – говорит она. – Знаєте, зара таке робиться, що ми вертаємося назад. Нам не хочеться вертатися. Хочеться, щоб наші діти європейський напрямок тримали.
Ми вже своє життя прожили. Пенсія у нас мала, але нічого – виживемо.
"За що ви воювали, скажіть?"
Жизнь без колхоза учит брать инициативу в свои руки. Василий Леськов – один из немногих, кто успешно усваивает этот урок.
Разбитая дорога к Новому Майдану могла быть значительно хуже. Участок от трассы до кладбища и села, засыпанный щебнем – во многом заслуга Леськова. Вместе с соседями Малицкими он скинулся на 20 литров солярки и выпросил грейдер у знакомого чиновника из районного центра.
– Ще років 30 тут було життя. А зара половина спилася. Через бездіяльність. Нема чого робити, а самі теж не хочуть нічого міняти, – поясняет он.
Леськов стремится к комфорту и достатку. Как настоящий сельский гедонист, пьет только стопроцентную арабику, заваренную в турке. Угощает гостей медом со своей пасеки, калгановкой, салом, котлетами и квашеными помидорами.
Перед теми, кто бедствует в селе, Леськову не стыдно. Он всего достиг сам.
– Я дєтство проходив босіком – свиней пас. На стерні. Босіком! За літо три рази ногті злазили на великих пальцях, – вспоминает пенсионер.
Однажды Василий спросил у бывшего сельского головы, почему в Новом Майдане так глухо? И куда идут налоги, если вокруг так много взятой в аренду земли?
Староста, по словам Леськова, ответил что-то вроде: "Хто ви такі, що я маю перед вами відчитуватись?!".
– Я послав звернення в Верховну Раду. Так він зі мною не говорив півроку. Мене тут багато людей не люблять, – смеется мужчина.
Мюнхен, Бремен Берлин, Штутгарт, Дрезден, Нюрнберг, Братислава, Прага, Карловы Вары, Будапешт – Василий перечисляет города Европы, в которых побывал.
Во второй половине 90-х был на заработках, копал дренажи, работал в конюшне. Получал десять дойчмарок в час.
– Коли перший раз сюди вернувся, у батька питаю: "За що ви воювали, скажіть?", – рассказывает он. – В німця проблем нема. Йому 75 років, він сів в машину – і в Альпи, на лижах кататься.
Заработанное в Европе помогло его дочери и сыну получить высшее образование. Их жизнь сложилась удачно в Киеве и Вышгороде.
Помимо валюты Василий привез из Европы думы о судьбах родины и новую модель поведения.
– Німець так не робе, як ми, – делится он наблюдениями. – Це тільки українці будуть рити, б**дь, в любу погоду. Голими руками камінці перевернуть. Німець робе все акуратно, спокійно. І мєдлєно.
Я вникав, зразу побачив, що ми так не будемо жити. Тому що в нас заложено все по-другому. У нас все построєно на брехні, на обмані.
– Постав отут шибеницю, де той Ленін стояв, – предлагает он. – Одного підтягни за ноги, щоб червяки через рот повилітали. І через місяць ні одного алкаша не буде.
Старые фото, затертые письма с фронта, сложенные в треугольник – Василий Леськов достает семейные реликвии из прозрачного файла.
Одна из весточек его дяди Николая Буги, погибшего в 45-м, воскрешает личную драму на фоне мирового катаклизма:
"Дорогая сестричка. Ты мне пишешь, что Геленка не нуждается мной. Черт с ней, пущай будет так. Пущай не нуждается. Такого цвета хватит сейчас по всем свете, лишь бы я жив был. Только пущай не отказывается от моей дочки Раечки. Вы пишите, что Раюся ходит и говорит, и что целует мои карточки. Я как прочитал, так аж заплакал с тоски и радости".
Прощальную минорную ноту Василий Леськов пытается разбавить, взяв в руки баян "Орфей" с отвалившейся буквой "й". Подергивая в такт ногой, он расплывается в улыбке.
Проблемы родного села Василия заканчиваются в нескольких километрах от Нового Майдана. Там, где становится устойчивей и все сильней сигнал на экране телефона. С этой отметки начинаются совсем другие заботы, совсем другой мир.
В нем – ленты соцсетей с обсуждением большого герба Украины, сериала "Ход королевы", скидок в черную пятницу. И поисками спаржи с Божоле-нуво в круглосуточном супермаркете возле столичной квартиры.
Евгений Руденко, Эльдар Сарахман, УП
