Военный аналитик Майкл Кофман: Ситуация на фронте не настолько критична, что Украина должна договариваться на любых условиях
В 1991-ом, еще до распада Союза, семья 9-летнего киевского школьника Миши Кофмана вместе с ним эмигрировала в США.
Три десятилетия спустя в Украину вернулся американский военный аналитик и старший научный сотрудник фонда The Carnegie Endowment Майкл Кофман, чтобы в эпицентре событий составлять реальную картину событий российско-украинской войны.
Кофман принадлежит к "краснокнижному" типу военных аналитиков. Он оценивает ситуацию не по роликам на YouTube и постам в соцсетях. А на основании того, что видит и слышит, когда раз в три месяца по несколько недель общается "в полях" с украинскими командирами разных уровней. Его наблюдения и выводы можно встретить на страницах New Yorker и Foreign Affairs, Guardian и Economist.
– Я думал, что за эти годы появится много людей, которые объезжают фронт и делают объективную военную аналитику. Но нет. За исключением коллег из RUSI (британский Королевский объединенный институт оборонных исследований – УП), таких западных аналитических команд, как наша, не встречал в Украине, – удивляется Кофман.
В конце января 2022 года, отвечая на вопрос "Будет война или нет?", он предупреждал:
"Украинские чиновники пытаются преуменьшить ситуацию, чтобы стабилизировать рынки и успокоить людей. И я это понимаю. Но лучше диктовать нарратив, чем открыто отрицать реальность".
Почти четыре года спустя в интервью "Украинской правде" Майкл Кофман рассказывает о главных тенденциях российско-украинской войны 2025-го и разноцветных "лебедях", которые могут прилететь в 2026-ом.
Почему тактика изнурительного наступления не дает россиянам возможности для большого оперативного прорыва?
Кто способен быстрее и качественнее адаптироваться к изменениям на театре боевых действий?
Стоит ли ожидать перемирия в ближайшее время, и почему Украина сегодня не должна соглашаться на мир фактически на условиях капитуляции?
В чем ошибались западные аналитики накануне полномасштабной войны?
А также о хорошей и плохой новости для Украины, геймчейнджерах войны, противостоянии двух культур управления в ВСУ и о том, почему утверждение Залужного о Третьей мировой является преувеличением.
Полевые исследования войны
– Вы родились в Киеве, но уехали в США из Украины ребенком. И вот почти 35 лет спустя заново открываете страну для себя...
– За время войны я узнал страну гораздо лучше, чем когда жил здесь.
До начала полномасштабного вторжения я приезжал в Украину несколько раз, в том числе и после 2014 года, но не так регулярно, как сейчас. Побывал не только в крупных городах, но и в многочисленных городках и селах. Месяц назад был в Доброполье, там почти никого не осталось. Этим летом, в июле, мы останавливались в поселке Покровское Днепропетровской области, тогда это был центр жизни военных. Теперь уже там не остановишься. Это прифронтовая зона, которая подвергается ударам дронов противника.
Города, которые хорошо знаешь, умирают, и это очень грустно.
– Когда вы в Украине, в основном проводите время не в Киеве, а в прифронтовой зоне. Если попытаться объяснить на пальцах для тех, кто не знаком с азами военной аналитики – в чем суть вашей работы?
– В 2022 году я не хотел делать военную аналитику на основе того, что видел на экране компьютера за тысячи километров от зоны боевых действий. Было сложно понять, как именно воюют украинские войска. К сожалению, позиция администрации Байдена заключалась в том, что Америка не будет иметь военнослужащих вблизи линии фронта или даже за пределами Киева, и они не хотели поддерживать военно-аналитическую деятельность.
Чтобы понять реальную ситуацию на фронте, надо "в полях" задавать детальные вопросы на разных уровнях – от корпусов и бригад до батальонов и рот. Это дает возможность видеть войну с разной перспективы, потому что у комбата она своя, у комбрига своя, у командира корпуса – своя. Также необходимо взаимодействовать с различными типами подразделений на одном и том же оперативном направлении. Все это я должен собрать, свести в общую картину и проанализировать.
Если делать это каждые три месяца, то у тебя есть более объективная картина эволюции боевых действий. Эту системную работу невозможно заменить только данными из открытых источников или коммерческими спутниковыми снимками. Она не только расширяет понимание нынешней войны, но и позволяет извлечь уроки для любой будущей войны с Россией, а также в целом понять изменения в характере современных войн.
Большая часть моей работы не является публичной. Я работаю не один, а в команде аналитиков. Работу организовываем самостоятельно, но при поддержке Вооруженных сил Украины. Конечно, следим за тем, чтобы не разглашать информацию, которая может навредить военным действиям Украины или создать проблемы для подразделений, с которыми общаемся.
Я бы не сказал, что это очень престижная и всегда приятная работа, особенно если вы возвращаетесь с информацией, которую военные или политические лидеры не хотят слышать. Иногда наши выводы противоречат официальной точке зрения, но они помогают сбалансировать дискуссию. Понятно, что я поддерживаю Украину, но при этом оперирую фактами, а не предположениями и не пропагандой.
Итоги 2025-го, война на истощение, кто лучше адаптируется
– На каком этапе войны мы сейчас – почти через четыре года после начала полномасштабного вторжения?
– Думаю, 2025 год сложился для Украины лучше, чем ожидалось. Возможно, нас ждет месяц – два стабилизации. Так же было и в прошлом году. Обычно намного сложнее вести наступательные действия с декабря по февраль.
Если характеризовать нынешний этап войны в целом, то в основном это война на истощение с позиционными боевыми действиями. Распространение высокоточных средств поражения и повсеместное наблюдение на поле боя значительно усложнили для обеих сторон проведение маневров любого масштаба.
Способность сторон к оперативному прорыву давно исчезла, возможно, за исключением наступательной операции на Курщине в сентябре 2024 года. Хотя даже та операция была для Украины наступательной лишь несколько недель, а большую часть времени это была оборонительная операция украинской группировки.
Выглядит так, что ни одна из сторон давно не может продвинуться, но я бы не сказал, что война в тупике. Оборона Украины в значительной степени базируется на использовании беспилотных летательных аппаратов в сочетании с минами и артиллерией. Российские войска пытаются продавить линию фронта. В основном атакуют рассеянной пехотой, пытаясь осуществить инфильтрацию, или механизированными штурмами при поддержке легкомоторных войск.
Если смотреть на боевые действия в 2025 году, то можно подумать, что ничего кардинально не изменится и в 2026-ом. Но я на это не полагался бы. Не все можно измерить в захваченных или потерянных километрах. В войне такого типа гораздо важнее оценивать ситуацию внутри противоборствующих сил, поскольку изменение контроля над территориями является запоздалым показателем.
2025 год ознаменовался борьбой за преимущество в зоне действия беспилотников между украинскими и российскими подразделениями. Именно она определяет инициативу и относительный баланс потерь.
Эта война не характеризуется сплошными линиями обороны. Украинские позиции представляют собой разрозненные группы войск, расположенные на значительном расстоянии друг от друга, и российские войска стремятся их обойти. Поле боя – перекрытие зон действия беспилотников, где украинские и российские позиции перемешаны в городах. Присутствие не означает контроль. Поэтому гораздо сложнее понять, кто что контролирует, и линия фронта превратилась в гораздо более размытую зону.
– Кто имеет преимущество в войне на истощение – Россия, обладающая большим мобилизационным ресурсом и стабильной поддержкой партнеров вроде КНДР, которые не зависят от избирательных циклов, или Украина, чей мобилизационный ресурс истощен, а поддержка партнеров подвешена?
– Война на истощение – это не только ситуация на фронте. Это еще и стратегические ударные операции, и удары по критически важным объектам инфраструктуры, включая войну против российских танкеров в Черном и Средиземном морях.
Так, с одной стороны, Россию поддерживают Китай, Северная Корея, Иран. С другой, Украине помогает коалиция стран, у которых гораздо больше сил и ресурсов, несмотря на то, что они уже во многом исчерпали запасы военной техники на складах. Но на сегодняшний день война уже не определяется количеством тяжелой бронетанковой техники и артиллерии, как было в первые годы.
Если посмотреть на стратегическом уровне, я бы сказал так: на более короткий срок Россия имеет преимущество в живой силе и материальных средствах. Ее ударная кампания сосредоточена на энергетической инфраструктуре, а сейчас у нас наступила зима. А украинская ударная кампания сосредоточена на экономических ресурсах России и ее способности продолжать войну. Это будет влиять на следующие 6+ месяцев.
Интенсивные наступательные операции – не сезонная кампания. Они часто проводятся круглый год, начиная с февраля, и продолжаются до конца декабря. То есть реально активные боевые действия в этой войне длятся 10+ месяцев.
В этом году Россия сделала ставку на тактику инфильтрации и наступательные действия силами легкой моторизованной техники. Поэтому они теряют меньше бронированной техники, но очень много людей. Мы видим замедление уже в декабре из-за того, что у них были большие потери за последние несколько месяцев.
Если посмотрим на живую силу, в этом году, скорее всего, более 90% контрактников, которых набирала Россия ежемесячно, ушло на покрытие потерь. Россия уже не может наращивать свои силы, как это было в предыдущем году. Если нынешние тенденции сохранятся, у них возникнут проблемы с укомплектованием личного состава в подразделениях и с наличием рабочей силы в следующем году.
В России больше людей, но у нее критически не хватает рабочей силы в стране. То есть с функциональной точки зрения, в России практически нет безработицы. Найти людей для войны и для военно-промышленного комплекса обходится для экономики очень дорого.
Что это нам показывает? Большой вопрос, способны ли они продолжать боевые действия такой интенсивности с такими потерями еще 12 месяцев.
– Кто сегодня демонстрирует лучшую гибкость и адаптивность?
– Я бы разделил ваш вопрос на две части. Первая – об инновациях на тактическом уровне. Вторая – о том, кто системнее масштабирует их на фронте, протяженностью 1200 километров.
Сказал бы так: обе армии способны к адаптации, при этом Украина быстрее применяет инновации, а Россия лучше копирует и масштабирует их.
Украинские Силы обороны выглядят как система военных стартапов, каждый из которых связан со своими лабораториями, производителями и тому подобное. Поэтому украинская армия, как правило, опережает российскую в инновациях, в применении новых тактик.
Но когда дело доходит до того, кто лучше адаптируется как система, Россия часто имеет преимущество. Их военное руководство принимает решения медленнее, но там, где они видят технологические и тактические подходы, которые эффективно работают и дают реальное преимущество, они их копируют и затем масштабируют. Я знаю много украинских подразделений, которые стараются не демонстрировать на видео, как они применяют свои дроны, и не показывают своих подходов. Потому что боятся, что их скопируют.
Украина тоже способна на масштабирование дронов, РЭБ и так далее, но, к сожалению, она в этом зависит от капитала Запада. В других областях проблемы связаны с недостатками в западном оборонно-промышленном производстве. Как вы видите, на Западе долго тормозили с производством боеприпасов для артиллерии. А потом, когда мы дошли до истощения ПВО и ПРО, противовоздушной и противоракетной обороны, тоже были большие сложности с масштабированием производства перехватчиков, ракет и различных систем, в которых нуждается Украина.
К счастью, Россия сталкивается с аналогичными проблемами со своими собственными боеприпасами для систем ПВО и также стала зависимой от внешних поставок артиллерийских боеприпасов.
Советское наследие в ВСУ, геймчейнджеры войны, Третья мировая
– В какой степени политическая целесообразность преобладает над чисто военной логикой при принятии решений военно-политическим руководством Украины? Например, оправдана ли тактика удержания до последнего каждой посадки?
– Задача любой военной стратегии – связать боевые действия с политической целью войны и с теми задачами, которые политическое руководство ставит перед военными.
Подход "ни шагу назад" создает ограничения, которые не помогают вести маневренную и мобильную оборону. Из-за этого армия должна вести позиционную оборону и пытаться зацепиться за каждый поселок и за каждую посадку.
Часто можно услышать, что Украина использует такую тактику для истощения российской армии, но те, кто в теме, понимают, что украинским военным на смену позиций и на отступление с любой посадки надо иметь одобрение на очень высоком уровне. И система, которая так работает, конечно, ограничена этими подходами.
– Микроменеджмент, ложь, которую докладывают наверх, "бумажные генералы", о которых недавно писал командир Третьего армейского корпуса Андрей Билецкий. Вы видите в этом системную проблему украинской армии или стиль управления высшего командования?
– Очевидно, что в украинской армии есть напряжение между двумя культурами. С одной стороны, культурой новой армии, инноваций, самостоятельности на уровне младшего офицера при принятии решений на поле боя. С другой – культурой централизованного командования, которую часто определяют, как советскую. Кстати, это неточно и не очень правильно.
Советская система была способна и на массовую мобилизацию, и на крупномасштабное применение войск в конвенциональной войне: с эшелонами командования – на уровне полка, дивизии, общевойсковой армии и так далее. Была культура централизации, но при этом каждый эшелон имел свою задачу и свою зону ответственности.
Украинская армия в некоторых аспектах унаследовала негативные элементы советской военной культуры, но при этом забыла о других. Думаю, самое точное описание – это армия, которая находится в процессе трансформации, одной ногой в прошлом, но многие люди пытаются вывести ее в будущее.
Элементы советского менталитета все еще существуют, но без той системы управления, подготовки, организации и понимания распределения обязанностей.
Украина начала эту войну без органической системы управления войск выше бригады. Армией руководили временные, я бы сказал, феерические органы типа ОТГ (Оперативная группировка войск), ОСУВ (Оперативно-стратегическая группировка войск), ТГ (Тактическая группа) с постоянной ротацией кадров, которые там оказались после отставки или без военного опыта. К счастью, их наконец-то убрали в этом году, но это уже четвертый год полномасштабной войны.
Переход на систему корпусов (хотя на практике это дивизии) я считаю положительной тенденцией, но с одним уточнением. Корпус должен быть уполномочен вести боевые действия в своей зоне ответственности. Вся идея корпусной системы именно в этом и заключается, а если такого не будет, то система центрального командования и микроменеджмента просто нивелирует преимущества корпусной системы. Некоторые подразделения уже проявили себя в бою, другим понадобится время, чтобы превратиться в сплоченные боевые формирования.
Поэтому то, о чем вы говорите, – это, с одной стороны, системная проблема культуры управления армией в целом, иногда – проблема межличностных отношений. В условиях войны вносить коррективы непросто, поэтому, я думаю, любая критика должна быть взвешенной.
– У Гарри Гаррисона есть рассказ "Абсолютное оружие" – об изобретении лука, благодаря которому удалось победить людей с палками и каменными копьями. Сегодня любимое слово многих – "геймчейнджеры". Действительно ли существует "серебряный шар", способный изменить ход войны?
– Я считаю, что это неправильный подход к длительной конвенциональной войне. Геймчейнджеры могут быть, если война краткосрочная. Например, в последней войне между Арменией и Азербайджаном, которая длилась менее 90 дней, дроны стали для азербайджанцев геймчейнджерами. У Армении на адаптацию не было достаточно времени, сил и средств.
Часто возникает тенденция зацикливаться на новых технологиях, но это очень поверхностный взгляд на войну. Существует также множество неудачных исторических аналогий. Все эти истории о том, что танки изменили ход Первой мировой войны, не имеют отношения к реальности. И танки, и авиация в Первой мировой мало что изменили на поле боя.
Что делает техническое или тактическое нововведение настолько значимым, что оно меняет динамику на поле боя или способы ведения боевых действий? Есть технологии, которые сначала используют, а затем масштабируют, и они могут создать временное преимущество одной из сторон во время проведения наступательной или оборонительной операции. Но это на оперативном, а не на стратегическом уровне. Особенно если война идет с противником, способным находить способы противодействия или копировать ваши подходы и применять подобные типы систем.
Второй момент: геймчейнджеры – это не супероружие, как многие думают, не "серебряный шар", а изменения в оперативной концепции, структурная адаптация к новым условиям, изменения в структуре вооруженных сил, в системах командования войсками. Вот это меняет способность армии воевать.
Мы часто не замечаем, сколько вспомогательных технологий нужно для того, чтобы система вооружения заработала и стала эффективной. Украина сделала это в конце 2023-го и в 2024-ом. Украине надо было найти способ, как воевать, несмотря на то, что Россия имела преимущество в живой силе и материальных ресурсах. И в основном из-за этого пошла "линия дронов" и все инвестиции в беспилотные силы.
Когда армия находит новую технологию, она просто добавляет ее к конвенциональным подходам. Например, беспилотные летательные аппараты, впервые примененные в этой войне, изначально использовались для разведки и корректировки огня традиционной артиллерии. Генералы обычно так и думают – вот что-то новое, просто добавим к тому, что у нас уже есть. А со временем уже рассматривают это иначе: что нужно изменить, чтобы из этого выросло новое видение войны, новая концепция применения сил.
Речь идет о системном подходе, требующем изменений во всей военной системе, чтобы вести боевые действия по-другому – это гораздо больше, чем просто внедрение новой технологии.
Отдельное оружие или технология не могут стать фактором, меняющим правила игры. Сами по себе новые технологии приводят к циклам адаптации и противодействия. Сначала беспилотники разных типов противодействовали средствам радиоэлектронной борьбы, а теперь им противодействуют другие беспилотники.
– Согласны ли вы с мнением Залужного о том, что война в Украине имеет все больше признаков Третьей мировой?
– По этой логике почти любая война, которую я могу припомнить, становится "мировой". Например, война в Афганистане – в ней участвовали страны-члены НАТО. Вьетнамскую войну тоже можно было бы считать "мировой".
Так, поддержку Украине и России оказывают многие страны – большая часть стран Запада, Китай, Северная Корея. Корейцы воевали на российской стороне в Курске. На стороне Украины воюют немного иностранцев, с некоторыми из них я знаком лично. Но это незначительное количество в масштабах воюющих армий. А главное – особенность мировых войн в том, что события происходят в разных регионах мира и на разных театрах боевых действий.
В 2025-ом мы видим расширение зоны боевых действий, уже не ограниченных границами Украины и России, например, когда Украина атакует российский "теневой флот". Один из трендов уходящего года – горизонтальная эскалация. Стратегия США и НАТО удержать расширение конфликта не работает: риски региональной эскалации растут.
И все-таки я бы назвал эту войну региональной, а не глобальной.
Условия перемирия, роль США, помощь союзников
– Кто сейчас больше нуждается в перемирии – Украина или Россия?
– С одной стороны, перемирие нужнее Украине. Но главный вопрос – на каких условиях.
Я бы сказал, что ситуация на фронте не настолько критическая, что Украина должна договариваться на любых условиях. Европейцы объявили, что нашли вариант, как будут финансировать украинские потребности на следующие два года. Россия еще долго будет воевать за ту часть Донецкой области, которую хочет получить без боя на своих условиях мира. И даже после выхода из Покровска я не вижу больших шансов, что будет прорыв с их стороны или фронт посыплется. Сейчас тяжелая ситуация для Украины, но осенью 2024-го многое выглядело хуже.
В 2025-м Путин сделал две ставки. Первая – если они будут давить, то рано или поздно фронт где-то посыплется, пойдут прорывы на оперативном уровне. Этого не произошло. Даже несмотря на локальные прорывы в Доброполье, в Запорожье, украинская армия держит оборону и способна стабилизировать ситуацию.
Вторая ставка Путина – на то, что российская дипломатия сможет вывести из игры Соединенные Штаты. И если это произойдет, то вся помощь Запада уйдет вместе с США. И тогда опять-таки фронт обвалится, поскольку без военной и финансовой поддержки трудно представить, как Украина может его удержать.
Ни одна из этих двух ставок Путина в 2025 году не сыграла.
– По вашему мнению, насколько переговорные позиции Украины и России соответствуют реальному положению дел на фронте?
– Цели, которых хочет достичь Украина в этой войне, в 2025-ом стали гораздо больше соответствовать реальности на фронте и боеспособности украинской армии.
И наоборот – российская переговорная позиция, на мой взгляд, далека от возможностей и эффективности вооруженных сил РФ. Те условия мира, которые они предлагают, основываются не на достижениях, а на том, чего они хотят достичь. Но при этом никто не может предсказать, хватит ли им ресурсов поддерживать такую интенсивность боевых действий еще год или дольше.
Думаю, очевидно, что они хотят добиться путем переговоров того, чего не смогли достичь на поле боя.
– Насколько велика вероятность выхода США из мирного процесса?
– Минимальная. Потому что США как раз сосредоточены на этом и продвигают мирный процесс.
В этом есть и хорошая, и плохая новость для Украины.
Как говорил один из моих любимых писателей Оскар Уайльд, есть две трагедии в жизни: одна – когда не получаешь то, что хочешь, а другая – когда получаешь. И в данном случае неизвестно, что хуже для Украины.
– Если США все же выходят из мирного процесса и накладывают эмбарго на поставки оружия, технологий военного или двойного назначения и разведданных, имеет ли Европа потенциал, достаточный для поддержки Украины?
– Скажу так: заменить эту помощь экономически – да, возможно. Поэтому и создали систему PURL, которая позволяет европейцам закупать у США для Украины критически важное вооружение.
Технически – нет. Частично возможно, но не полностью, и они не могут заменить американские системы или боеприпасы к ним. Поскольку есть системы и боекомплект, в которых Украина нуждается, которые производят только Соединенные Штаты. То же самое и с разведданными, их просто не могут своими силами обеспечить европейские партнеры.
Украина уже производит немалую часть того, в чем она нуждается для ведения боевых действий. Конечно, с большими исключениями – ПВО, ПРО, различные типы высокоточного вооружения. У наших европейских партнеров и союзников развивается способность к производству таких систем, но медленно. К сожалению, не знаю, насколько она успеет развиться в достаточной степени для нужд Украины в течение этой войны.
Флэшбеки и прогнозы
– Прежде чем перейти к прогнозам на следующий год, сделаем флешбэк в прошлое. За два дня до начала полномасштабного вторжения в Foreign Affairs вышел ваш текст "Russia's Shock and Awe". Как и большинство западных аналитиков, вы давали немного шансов Украине продержаться дольше нескольких месяцев. Что это было – переоценка возможностей России, недооценка способности Украины к сопротивлению?
– Да, я помню эту статью, она отражала общепринятое мнение того времени. Только заголовок не мой, а редакционный, кликбейтный, у меня тогда не было времени спорить с редактором.
В той статье моей задачей было описать не все возможные сценарии, а худший, где Украина потерпит поражение в конвенционной войне. В январе в издании War on the Rocks вышла другая статья, более полная, в которой я описывал различные сценарии российского вторжения.
Думаю, американские военные аналитики были правы в своих оценках, что Россия рассматривала именно вариант полномасштабного вторжения в Украину с целью оккупации значительной части страны, захвата политического руководства и смены власти. Напомню, что многие европейцы, в том числе мои коллеги в Украине, не верили, что Россия планирует полномасштабное вторжение.
Существует миф, что западные аналитики или сотрудники разведки считали, что Киев будет захвачен за три дня, или что Украина проиграет войну в течение недели. Это не так, и, на мой взгляд, большинство людей, которые говорят о таких оценках, никогда их не видели.
Общее мнение заключалось в том, что Украина, вероятно, проиграет начальный этап войны, но Россия не сможет полностью оккупировать страну или установить над ней полный контроль. Я уверен, что если мы изучим официальные украинские оценки, планы и решения, сделанные до полномасштабной войны, они также окажутся достаточно интересными для обсуждения.
Но военную стратегию применения сил и войск и концепцию операции мы неправильно оценили. Потому что мы оценивали ее рационально и логично. Мы предполагали два основных направления: Киев и попытка окружения украинских войск на востоке страны. Впрочем, российский план предусматривал одновременное наступление по многочисленным направлениям, без подготовки к затяжной войне, по сути coup de main.
У нас было очень мало информации об украинской армии, о планах обороны. И готовности к обороне, если честно сказать, мы не видели. Экспертизы по украинской армии у нас почти не было. Да и откуда она бы появилась? В то время не было особого интереса к этой теме, и никто не финансировал исследования о вооруженных силах Украины.
Сейчас я много думаю о 2021–2022 годах, о том, чего мы не учли, о чем мало знали и что неправильно оценили. В итоге, мы переоценили военный потенциал России и ее способность осуществить вторжение. Мы недооценили военные возможности Украины, и многое нам было неизвестно. Наконец, у нас были существенные пробелы в знаниях, и мы неправильно оценили план российского вторжения, а также взаимодействие наступательных и оборонительных действий в начальный период войны.
Я часто обсуждаю эту тему с коллегами, которые занимаются военной аналитикой Китая. Полагаю, что при первом же случае масштабного применения вооруженных сил этой страны, которых мы давно не видели в действии, тоже будет много сюрпризов. Могу пожелать коллегам успехов, потому что на эти грабли я уже наступал во время российско-украинской войны.
– Прогнозы – неблагодарное дело. И все же: откуда можно ожидать "лебедей" в 2026-м?
– С "черными лебедями" такой парадокс: если ты можешь их предугадать, они уже не лебеди, а утки.
На что бы я обратил внимание в следующем году. Первое: война идет 3–4-месячными циклами, когда одна из сторон применяет новые технологии или тактику, а другая адаптируется и находит ответ. Большую часть 2025 года мы наблюдали масштабное производство различных типов дронов российской стороной, качественное улучшение применения ими беспилотных сил за счет подразделений типа "Рубикон". Важно, как ВСУ адаптируются к этим новым условиям и чем смогут ответить.
Меня интересует, как Украина будет применять мидлстрайк – высокоточное вооружение и системы разведки на расстояниях от 30 до 300 километров. Это ключевой недостаток Сил обороны на сегодняшний день, поскольку большая часть ударных средств сконцентрирована на несколько десятков километров. А потом уже идут дальнобойные дроны. Между ними очень большой промежуток пространства, где есть кардинальный дефицит средств с украинской стороны.
Думаю, что эскалация ударных кампаний и расширение войны станет одним из ключевых "лебедей": украинцы бьют по российским танкерам, россияне расширяют ударную кампанию, в том числе с нарушением воздушного пространства стран НАТО. В ноябре, если помните, россияне ударили по танкеру LPG, который стоял в терминале в районе Измаила, поднялась тревога, даже была эвакуация нескольких румынских сел. Война приобретает все более региональный характер. Вопрос в том, как на это будут реагировать другие игроки, региональные акторы, типа Турции, и международное сообщество.
Есть еще и международный фактор, откуда могут прилетать "лебеди". Вспомните, как отвлекла ресурсы и внимание 13-дневная война Израиля с Ираном, ударные кампании против хуситов.
Представьте, если в следующем году будет военная операция против Венесуэлы, или война Китая с Тайванем. Скорее всего, не будет, но насколько это изменило бы общую картину и поддержку США Украины? Конечно, кардинально изменило бы.
Все остальные конфликты не будут ждать окончания этой войны. Их трудно предсказать, но они точно будут на нее влиять.
Война по своей логике – это нестабильная система. Многое меняется каждые 3–4 месяца. Есть изменения технологий, тактики, подходов, которые проявляются на поле боя. А мы часто рассматриваем будущие события по логике прошлых, строим прогнозы, основываясь на том, что уже наблюдали. В этом и заключается главная сложность прогнозирования. Многое основывается на прошлом, но единственное, в чем можно быть уверенным, это то, что изменения неизбежны.
Севгиль Мусаева, Михаил Кригель – УП