Реванш аутсайдеров
Вторник, 27 мая 2003, 11:39
По поводу манифеста "Возвращение" Андрея Шевченко
Не могу похвалиться никакими кричаще-громкими регалиями, на манер "председателя независимой медиа-профспилки", или имиджем оппозиционного журналиста. Так же не научился писать в жанре объявлений и манифестов: то ли положение не обязывает, то ли просто эта черно-белая романтика уже прилично набила оскомину...
Так же, каюсь, привык в своих статьях оперировать конкретикой, а не абстракциями: мол, сидели, допивали чай, и вдруг "кто-то стал доказывать, как нехорошо достойным украинским писателям брать шевченковскую премию из рук недостойного главы государства".
Отважусь напомнить Андрею Шевченко — честному и бескомпромиссному борцу за свободу масс-медиа и свободу вообще, — что агитировать следовало бы в соответствии со всеми правилами добросовестного цитирования. Хорошо помню то "чаепитие" и наше пререкание.
И считаю, что, если уж выносить "чайные дискуссии" на широкую публику, то они должны быть персонально обозначенными: ведь не с ангелами же спорил Андрей и не с пустыми оболочками абстрактных идей, а с конкретным носителем конкретных взглядов. Напомню также Андрею, что тем "некто" был я — поэт и эссеист Андрей Бондарь, носитель самой самоубийственной логики, которая "убивает эту страну" (закавыченные места принадлежат Андрею Шевченко).
Я никогда не претендовал и не буду претендовать на окончательность и "единственновозможность" собственных взглядов и идей. И отнюдь никогда не навязывал их другим людям. Просто высказывал свои собственные мысли, размышлял, спорил. И так же никогда не делил мир на черных и белых, "наших" и "немцев", хороших и плохих, как это очень часто бывало в нашем детстве.
Возможно, мое личное счастье состоит в том, что я не политический журналист, а все-таки художник. А художник в любой ситуации имеет право на собственное суждение. Как никто в этой (и любой другой) стране, отважусь предположить. Художник, и писатель, в частности, — это вообще специфическая инстанция, которая, по идее должна терять совесть последней, после всех остальных. Другими словами, стараться ее не терять в принципе. Снова же, это не догма и не аксиома.
Просто я лично в этом убежден. Так же, как убежден в сказанном на той "чайной дискуссии". Нет, в моих словах не стоит доискиваться логики, хотя Вам очень хочется ее найти и назвать (само)убийственной.
Я же не доискиваюсь логики, а пользуюсь совсем другими орудиями, до сих пор веря в ответственность художника, который имеет право на отсутствие логики, но не имеет права на потерю совести и чести. Что ж: каждому свое, как сказал один одиозный человек. Я не специалист, и потому не могу авторитетно утверждать о качественных изменениях в журналистике по сравнению с советскими временами.
Однако, я прекрасно знаю, что механизм отношений "власть-художник" в нашем украинском контексте остался неизменным. И я об этом уже не раз писал. Существуют постоянные методики "поощрения" художника в обмен на лояльность и молчание. Еще со сталинских времен ничего существенно не изменилось, и Шевченковская премия — это красноречивый обломок той системы идеологического контроля и поощрения. Другое дело, что не так уж и просто сейчас государству "купить" художника.
Ведь существует определенный слой свободных художников, которые находят в себе силы отказаться. И когда я критикую этот статус-кво, то употребляю термин "государство", а не "страна". По моему мнению, дело даже не в конкретном режиме или президенте Кучме, а в том, что структурно ничего не изменилось. Кому, как не Вам, лучше знать, что означают в нашей ситуации дилеммы "деньги — свобода" или "профессиональная карьера — диктат политических обстоятельств".
Мне немного жутко становится от прозрачной простоты подобных построений. Конструируется понятный двухполюсный мир и делается это инфантильно: "мы возвращаем эту страну себе". Это сказано весьма ярко, с постколониальным пафосом. Именно так говорят идеологи порабощенной нации, когда призывают к сбрасыванию ярма, или... когда уже нечего сказать. Все это немного напоминает известный фрагмент из пелевинского "Чапаева и Пустоты": "Знаете, Петр, когда приходится разговаривать с массами, совсем неважно, понимаешь ли сам произнесенные слова"...
Или Вы на самом деле считаете, что если бы киевским "Динамо" владел Порошенко, а не Суркис, а "Таврийские игры" и "М1" принадлежали не Баграеву, а Поплавскому, что-то существенно изменилось бы? Или Вы на самом деле считаете, что в следующем году "Экспресс-Информ" и "НБМ" станут источником объективной информации?
Дело в том, что я, наверное, принадлежу к тем, кто не терял этой страны, поскольку не мог в принципе утратить то, что мне никогда не принадлежало и не будет принадлежать. И вообще, имеет ли право интеллектуал (политический журналист он или писатель — не имеет значения) употреблять собственнические термины? Чем, кроме собственной свободы, может владеть человек слова? Это очень похоже на реванш аутсайдеров, которые мыслят в категориях "утраченного рая".
Я точно знаю, что принадлежит мне: это стол, компьютер и свободное право выстукивать на нем то, что мне диктует моя совесть и талант. И я не претендую на что-то большее. Это и есть мой "бой", в котором я отстаиваю свою, по выражению Юрия Андруховича, последнюю территорию. Так как другой у меня нет. И стараюсь не говорить абстракциями, не "скуля и ожидая", не призывая к романтическому реваншу.
Шевченковский манифест "Возвращение" — это еще одна попытка догматизации сопротивления, но в собственнических терминах, еще одна опасность "институционализации оппозиционности" (по словам Эдварда Саида), еще один некритический разговор о "солидарности трудящихся" журналистов. Следует иногда критически оценивать собственные манифесты, чтобы не попадать в ловушки созданных собою же идеологических конструктов. Еще один тревожный симптом — риторика внутреннего принуждения, когда угнетенный стремится занять место притеснителя.
Однако, как говорил упомянутый мной Саид, "всегда актуальной остается потребность удержать на первом месте сообщество, а не принуждение, критичность, а не простую солидарность, бдительность, а не согласие".
В конце концов, манифесты всегда были просто плохой литературой. Может, следует, в конце концов, найти новые жанры? Не надо принуждать себя быть свободным, надо просто быть им.
Андрей Бондарь, писатель, обозреватель газеты "Зеркало недели"
Не могу похвалиться никакими кричаще-громкими регалиями, на манер "председателя независимой медиа-профспилки", или имиджем оппозиционного журналиста. Так же не научился писать в жанре объявлений и манифестов: то ли положение не обязывает, то ли просто эта черно-белая романтика уже прилично набила оскомину...
Так же, каюсь, привык в своих статьях оперировать конкретикой, а не абстракциями: мол, сидели, допивали чай, и вдруг "кто-то стал доказывать, как нехорошо достойным украинским писателям брать шевченковскую премию из рук недостойного главы государства".
Отважусь напомнить Андрею Шевченко — честному и бескомпромиссному борцу за свободу масс-медиа и свободу вообще, — что агитировать следовало бы в соответствии со всеми правилами добросовестного цитирования. Хорошо помню то "чаепитие" и наше пререкание.
И считаю, что, если уж выносить "чайные дискуссии" на широкую публику, то они должны быть персонально обозначенными: ведь не с ангелами же спорил Андрей и не с пустыми оболочками абстрактных идей, а с конкретным носителем конкретных взглядов. Напомню также Андрею, что тем "некто" был я — поэт и эссеист Андрей Бондарь, носитель самой самоубийственной логики, которая "убивает эту страну" (закавыченные места принадлежат Андрею Шевченко).
Я никогда не претендовал и не буду претендовать на окончательность и "единственновозможность" собственных взглядов и идей. И отнюдь никогда не навязывал их другим людям. Просто высказывал свои собственные мысли, размышлял, спорил. И так же никогда не делил мир на черных и белых, "наших" и "немцев", хороших и плохих, как это очень часто бывало в нашем детстве.
Возможно, мое личное счастье состоит в том, что я не политический журналист, а все-таки художник. А художник в любой ситуации имеет право на собственное суждение. Как никто в этой (и любой другой) стране, отважусь предположить. Художник, и писатель, в частности, — это вообще специфическая инстанция, которая, по идее должна терять совесть последней, после всех остальных. Другими словами, стараться ее не терять в принципе. Снова же, это не догма и не аксиома.
Просто я лично в этом убежден. Так же, как убежден в сказанном на той "чайной дискуссии". Нет, в моих словах не стоит доискиваться логики, хотя Вам очень хочется ее найти и назвать (само)убийственной.
Я же не доискиваюсь логики, а пользуюсь совсем другими орудиями, до сих пор веря в ответственность художника, который имеет право на отсутствие логики, но не имеет права на потерю совести и чести. Что ж: каждому свое, как сказал один одиозный человек. Я не специалист, и потому не могу авторитетно утверждать о качественных изменениях в журналистике по сравнению с советскими временами.
Однако, я прекрасно знаю, что механизм отношений "власть-художник" в нашем украинском контексте остался неизменным. И я об этом уже не раз писал. Существуют постоянные методики "поощрения" художника в обмен на лояльность и молчание. Еще со сталинских времен ничего существенно не изменилось, и Шевченковская премия — это красноречивый обломок той системы идеологического контроля и поощрения. Другое дело, что не так уж и просто сейчас государству "купить" художника.
Ведь существует определенный слой свободных художников, которые находят в себе силы отказаться. И когда я критикую этот статус-кво, то употребляю термин "государство", а не "страна". По моему мнению, дело даже не в конкретном режиме или президенте Кучме, а в том, что структурно ничего не изменилось. Кому, как не Вам, лучше знать, что означают в нашей ситуации дилеммы "деньги — свобода" или "профессиональная карьера — диктат политических обстоятельств".
Мне немного жутко становится от прозрачной простоты подобных построений. Конструируется понятный двухполюсный мир и делается это инфантильно: "мы возвращаем эту страну себе". Это сказано весьма ярко, с постколониальным пафосом. Именно так говорят идеологи порабощенной нации, когда призывают к сбрасыванию ярма, или... когда уже нечего сказать. Все это немного напоминает известный фрагмент из пелевинского "Чапаева и Пустоты": "Знаете, Петр, когда приходится разговаривать с массами, совсем неважно, понимаешь ли сам произнесенные слова"...
Или Вы на самом деле считаете, что если бы киевским "Динамо" владел Порошенко, а не Суркис, а "Таврийские игры" и "М1" принадлежали не Баграеву, а Поплавскому, что-то существенно изменилось бы? Или Вы на самом деле считаете, что в следующем году "Экспресс-Информ" и "НБМ" станут источником объективной информации?
Дело в том, что я, наверное, принадлежу к тем, кто не терял этой страны, поскольку не мог в принципе утратить то, что мне никогда не принадлежало и не будет принадлежать. И вообще, имеет ли право интеллектуал (политический журналист он или писатель — не имеет значения) употреблять собственнические термины? Чем, кроме собственной свободы, может владеть человек слова? Это очень похоже на реванш аутсайдеров, которые мыслят в категориях "утраченного рая".
Я точно знаю, что принадлежит мне: это стол, компьютер и свободное право выстукивать на нем то, что мне диктует моя совесть и талант. И я не претендую на что-то большее. Это и есть мой "бой", в котором я отстаиваю свою, по выражению Юрия Андруховича, последнюю территорию. Так как другой у меня нет. И стараюсь не говорить абстракциями, не "скуля и ожидая", не призывая к романтическому реваншу.
Шевченковский манифест "Возвращение" — это еще одна попытка догматизации сопротивления, но в собственнических терминах, еще одна опасность "институционализации оппозиционности" (по словам Эдварда Саида), еще один некритический разговор о "солидарности трудящихся" журналистов. Следует иногда критически оценивать собственные манифесты, чтобы не попадать в ловушки созданных собою же идеологических конструктов. Еще один тревожный симптом — риторика внутреннего принуждения, когда угнетенный стремится занять место притеснителя.
Однако, как говорил упомянутый мной Саид, "всегда актуальной остается потребность удержать на первом месте сообщество, а не принуждение, критичность, а не простую солидарность, бдительность, а не согласие".
В конце концов, манифесты всегда были просто плохой литературой. Может, следует, в конце концов, найти новые жанры? Не надо принуждать себя быть свободным, надо просто быть им.
Андрей Бондарь, писатель, обозреватель газеты "Зеркало недели"
