Реально существовавший Бандера оказался практически полностью заслонен пропагандистским клише, низведен до роли среднего пальца, гордо демонстрируемого Москве.
Советская доктрина не оставляла человеку права быть жертвой – слабой, растерянной, беспомощной. Многие из нас сегодня мыслят, как советское партийное руководство. Мы хотим видеть каждого украинца несгибаемым героем и патриотом, а испуганные обыватели вызывают у нас отторжение.
С виду с российскими выборами все в порядке: партии и программы, либералы и патриоты, предвыборная агитация и всенародное голосование. А фактически перед нами пустое строение, безжизненная бутафория с запрограммированными результатами, фальшивой конкуренцией и ничего не решающей Госдумой.
Лучше отказаться от исторических спекуляций и признать, что опыт 1939-1945 нам мало что дает. Британская империя – не Украина, а Вторая мировая – не современный гибридный конфликт.
С точки зрения Владимира Владимировича новая Стена остается недостроенной. Условная Фридрихштрассе и условная Потсдамерплац перекрыты, но условные Бранденбургские ворота не контролируются, и незаконный исход украинцев из российской зоны влияния продолжается.
В любой воюющей стране мечтают о победе и о мире. Но в случае изнурительного гибридного противостояния к этим двум мечтам может присоединиться еще одна – мечта об обычной, нормальной, традиционной войне.
Украинцев призывают готовиться к полномасштабной войне с Россией, развертыванию массового партизанского движения, перерастанию украино-российского конфликта в Третью мировую. Но прежде всего Украина должна быть готова к тому, что ожидание Гитлера может оказаться напрасным.
Историческая роль экс-президента остается не до конца понятой и оцененной. Во всяком случае, ностальгируют по Януковичу те, кто должен его проклинать. А проклинают Януковича те, кто многим ему обязан.
Местечковая конспирология незаменима, если ты не стремишься понять окружающий мир, а стараешься втиснуть его в собственную виртуальную картинку. Чем сильнее украинцы привязаны к воображаемой картинке мироздания, тем труднее вести диалог с реальной Европой.
Что происходит, когда в общественном сознании война становится чужой? Чем она отличается от своей? Практически одновременно с развенчанием Великой Отечественной войны нашу жизнь вошло украино-российское противостояние, и эта война для нас – своя.
Будем справедливы: сорвиголовы, добравшиеся до Марселя, – все-таки нетипичные российские болельщики. Типичный болельщик остался в своем Саранске или Нижнем Тагиле, сидит на диване, пьет пиво, смотрит телевизор и гордится российскими подвигами.
Если завтра мы разорвем Минские соглашения, пассионарии будут ликовать. Но если завтра в центре украинской столицы появится монумент Бандере, пассионарии будут ликовать не меньше.
Прогрессивные украинцы сочувствуют жертвам Голодомора, однако сами совершенно не похожи на консервативных, пассивных, обреченных крестьян. Ментально украинский активист намного ближе к комсомольцам 20-30-х – деятельным, устремленным в будущее, жаждавшим радикальных преобразований.
Но что такое для нас "ДНР" и "ЛНР"? Цивилизационный антипод? Отталкивающий пример, который поможет украинцам не сбиться с пути? Или же призрак нашего будущего? Эталон дна, на котором со временем окажется вся страна?
Чем жестче авторитарный режим, тем больше дискреционных полномочий получает исполнитель, и тем шире простор для злоупотреблений. Что мы и наблюдаем в современной Украине.
Украиноязычным гражданам пора определиться со своими приоритетами. Что для вас важнее – возможность свободно пользоваться родным языком или возможность украинизировать "неправильных" соотечественников?